25. Зубатов – Сергей Васильевич Зубатов (1864–1917), царский жандармский полковник, создатель системы политического сыска в России.
Часть II. Северо-западный фронт. Дневники 1942–1943 гг.
Дневники – самый надежный и достоверный вид описательных исторических источников. Они фиксируют события прямо и непосредственно, дают как бы фотографический снимок происходившего. Нужно ли говорить, что подобные качества дневников особо ценны на фронте, когда события меняются каждую минуту и память просто не в состоянии удержать весь поток информации, который приходится воспринимать человеку, находящемуся постоянно в пограничном состоянии между жизнью и смертью.
Интересно, как стали доступны военные дневники Д.В. Фибиха. Тетради с его записями были отобраны у него при аресте: они служили главными «вещдоками» его «преступления». На тетрадных страницах сохранились пометы красными чернилами, сделанные руками следователей.
В конце 2008 года внучка писателя М.Ю. Дремач получила разрешение ознакомиться со следственными делами ее деда, хранящимися в архивных фондах ФСБ России. К немалому ее удивлению, в качестве приложения к этим делам ей выдали несколько тетрадей с записями Д.В. Фибиха, чудом (поскольку все сопутствующие документы, как правило, уничтожались после вынесения приговора) уцелевших в архиве.
Рукописные тетради, в которых описываются события первой половины 1942 и первой половины 1943 годов, удалось расшифровать практически полностью. Последняя запись датирована 31 мая 1943 года. Через несколько дней их автор будет арестован и никогда больше не увидит своих дневников…
Здесь впервые публикуется полный текст сохранившихся дневников. Фрагменты их были опубликованы в газете «История – Первое сентября» (2009/№ 8) и в журнале «Новый мир» (2010/№ 5).
1942 год
Новогодний подарок: утром радио сообщило о нашем десанте в Крыму – заняты Керчь и Феодосия. Это значит – освобождение Крыма, разгром и уничтожение всей крымской группировки противника. В час ночи, когда мы втроем – я со своими старичками – сидели за скромным новогодним столом, по радио было передано известие о взятии Калуги и о разгроме армии генерала фон Клюге. Разбито 16 дивизий. Наш ответ на самоназначение Гитлера верховным командующим.
31-го, к Новому году, в Москве стали выдавать вино. В магазинах творилось что-то несусветное. Мама целый день стояла на морозе в очереди, зато принесла литр портвейна.
Москвичи живут впроголодь и в холоде. Папа с мамой как иждивенцы получают по 400 гр. хлеба в день, по 200 гр. масла в месяц, по 200 гр. сахара и 200 гр. конфет, по 600 гр. мяса и по 4 килограмма картошки. Служащим полагается немного больше. Лучше всего рабочим: 800 гр. хлеба, 1200 гр. мяса и т. д. О рабочей карточке мечтают. Многие интеллигентные люди только ради нее поступают на производство.
Квартиры с центральным отоплением топят прилично, на складах есть дрова, но все же холодно в московских домах. Во-первых, часть квартир пострадала от бомбежек – выбитые стекла, наспех, кое-где зашитые фанерой, треснувшие стены; во-вторых, много народа выехало кто куда, и их помещения сейчас совершенно не отапливаются, отчего страдают оставшиеся соседи.
Призрак годов военного коммунизма уже витает над Москвой. Скудность, неряшество, запущенность. В ресторанах мясные блюда и хлеб дают только по талонам. Я обедаю либо у мамы, либо в столовой Центрального дома Красной армии. Чистые скатерти на столиках, длинные дорожки, рыжие плюшевые портьеры на окнах. Обеды очень дешевые – 3–4 руб., но больше двух блюд не отпускают. Из мясных блюд – котлеты и сосиски с картофельным пюре.
Совершенно нет табака. Курят чай, шалфей, ромашку, липовый цвет. Махорка – заветная мечта москвичей.
Чувствую себя не совсем хорошо. Разболелся зуб, перекосило физиономию. Температура немного повышена. На фронте был и под дождем, и в грязи, и спал на сырой земле, и мерз – и ничего. Приехал под отчий кров – и свернулся.
Москва понемногу оживает. Возвращаются кое-какие издательства, учреждения. Работает Московское бюро писателей – филиал ССП1. Дикая паника 16 октября у всех свежа в памяти. Völkische Beobachter, которую мы читали на фронте, недаром говорил о сценах на московских вокзалах, напоминающих рисунки Гойи или Дорэ. Страшная опасность, нависшая над столицей, рассеялась, но обыватель все еще побаивается: а вдруг немцы опять начнут наступление? С тревогой ждут весны.
Заметно усилился антисемитизм. Обыватель возмущается тем, что евреи бросились бежать из Москвы в первую очередь, вместо того чтобы остаться защищать ее.