М. П. Погодин
Дьячок-колдун
Стародавнее предание
В 1764 году, когда указом блаженныя памяти императрицы Екатерины II повелено было отобрать поместья от монастырей и обратить их в ведомство вновь учрежденной Эконом-коллегии, наше черное духовенство [1], может быть не без внутреннего прискорбия, по крайней мере терпеливо, в духе истинной любви к отечеству, готовой на всякое пожертвование, лишилось значительных доходов, коими пользовалось издревле. — Но не одни, монахи понесли ущерб вследствие этого достопамятного указа — благосостояние белого духовенства в отчинах [2], перешедших в светское управление, очень изменилось, и вот по каким причинам: состоя за монастырями, каждый приход имел по пятидесяти десятин земли вместо вновь положенных тридцати; земля церковная обработывалась монастырщиною [3], и труды причетников [4] состояли только в прочном устроении закромов для принятия плодов, собранных мирянами; монастырские приказчики, управлявшие поместьями, и архирейские служки, наезжавшие для ревизии, приходились часто сродни священнослужителям и, имея в руках своих полномочие, вдали от монастырей: верст за пятьсот, тысячу и более — могли в разных случаях оказывать пособие своим родственникам: позволяли им ловить рыбу в прудах, пользоваться садовыми плодами, огородными растениями, наделяли их медом от пчел, пивом и вином, которое варилось и выкуривалось в монастырских заведениях, — по пословице: свой своему поневоле друг; духовенство, состоя в толь тесной связи с правителями, имело гораздо более важности в глазах крестьян, которые часто просили его заступления и посредничества в своих отношениях к первым, и сии услуги, разумеется, никогда не оставались без праведного воздаяния — ибо достоин делатель мзды своея.
В 1764 году выгоды сии почти уничтожились: землю должно было обработывать самим или употреблять слишком много хлопот, денег, вина на это обработыванье; от подьячих, которые, как голодные пиявицы, бросились на свою добычу, нельзя было ожидать такой скорости, как от прежних сытых служек и приказчиков; а крестьяне вскоре увидели, что они могут относиться с своими нуждами прямо к новым начальникам, совсем не спесивым, без всякого посредничества.
Таким образом, во многих селах новое постановление было громовым ударом для церковнослужителей, особенно для тех, которые, живучи в изобилии, не думали о будущем времени и не скопили запасов на черные дни, так неожиданно наступившие.
К числу их принадлежал дьячок села Рожествена (близ города Пронска) в Рязанском наместничестве, отец многочисленного семейства. Сначала, разумеется, пока оставались у него кой-какие крохи, новое устройство было ему не слишком ощутительно — но после, когда подобрались крохи, он почувствовал в полной мере нею тягость своего положения. С доходом обыкновенным при его семействе можно было не умереть с голоду, а он недавно имел все, чего душа желала, и катался как сыр в масле.
Размышляя о бедственной своей участи, лежал он в сумерки на полатях и искал в уме средств пособить своему горю. Надо предуведомить мне моих читателей, что этот дьячок был человек неглупый, но очень смирный и робкий. Итак, не мудрено, что сколько он ни переворачивался с бока на бок, сколько ни чесался в затылке, сколько ни расправлял своей окладистой бороды, однако не мог придумать ничего себе на пользу и стал досадовать, роптать… Дьявол пользуется такими минутами для уловления людей, не только слабых, но и гордящихся твердостию своего разума…
— Здорово, кум! — закричал пономарь, вошедший в избу. — Что лежишь? лежаньем города не возьмешь.
Пономарь этот, человек грубый, дерзкий, очень хитрый, пронырливый, имел над дьячком власть, какую обыкновенно имеет твердый над слабым, особливо потому, что, умев стряпать дела с прежними начальниками, приносил ему иногда лишний доход без излишнего отягощения совести.
— И рад бы взять иным, да нечем, — отвечал хозяин, обрадовавшийся гостю, как бы предчувствуя, что сей последний нашел средство выйти из общих затруднительных обстоятельств.
— Вставай с полатей да поди ко мне сюда. Эй, кума! поднеси-ка нам по чарочке пеннику, коли осталось от времени оного, и ступай в клев коров доить; мы здесь будем мерекать не о бабьих делах.
— Уж хоть бы ты постарался, умная голова Кирило Тихонович, а на моего муженька столбняк напал, так что я не знаю, что и делать с ним, — сказала дьячиха, поднося ему стаканчик на деревянном подносе. — Выкушай на здоровье.
— Маслице коровье, — отвечал пономарь, снял полштоф с подноса и поставил пред себя. — Теперь с богом. Дьячиха с улыбкою вышла.
1