— Нет, — отвечал пятый граф, — а если бы и помог, толку бы от этого не было. Помнишь, Салли лепила бюст, который Балбес собирался подарить местному клубу? Обидевшись на Отиса, он его вернул, она — привезла, подменила тот, с бриллиантами, и в это мгновение ее настигла леди Босток. Теперь этот бюст заперт в шкафу, вместе с экспонатами. Тем самым…
Мартышка его прервал. У всякой чести есть границы.
— Знаю! — закричал он. — Надо взломать шкаф! Не буду.
— Успокойся, мой дорогой, — ответил лорд Икенхем. — Разве можно доверить тебе такое ответственное дело? Шкаф взломаю я.
— Ты?
— Вот именно.
— Ты не можешь попасть в дом.
— Ах, если бы все не гадали, что я могу, чего не могу! Мой молодой друг, Билл Окшот, пригласил меня погостить. Он хочет, чтобы я был судьей на конкурсе младенцев, почему — сказать не берусь. Видимо, чувствует, что это моя стезя.
Мартышка безумным взором оглядывал пляшущий сад. Лицо его перекосилось, руки и ноги дергались. Лорд Икенхем предположил, что он не совсем доволен.
— Ты войдешь в этот дом? — уточнил страдалец.
— Да, сегодня же, — ответил граф. — Кстати, чуть не забыл! Фамилия моя
— Брабазон-Планк. Ну, знаешь, прославленный путешественник. Не спутай, пожалуйста.
Мартышка сжал руками голову, чтобы она не раскололась, как гипсовая форма для бюста. Лорд Икенхем сочувственно взглянул на него и, ему в утешение, запел приятным баритоном любимую шансонетку. Вскоре он обнаружил, что ему вторят, а еще позже — понял, что это полицейский на велосипеде почти непрестанно кричит: «Эй!»
3 Лорд Икенхем, сама учтивость, мгновенно обернулся к нему.
— А, это вы! — заметил он. — Хотите со мной побеседовать?
Поттер спешился и посопел. Не так уж легко катить на большой скорости, когда ты набит селедкой, яйцами и хлебом. Заботливый граф заверил его, что спешить некуда, и ждал, пока новоприбывший не заговорил.
— Хо!
— Хо, — ответил вежливый гость. — Сигару?
Констебль ее сурово отверг. Полиция не принимает даров от преступного мира.
Мы уверены, что читатель давно хочет узнать, почему убежал констебль. Пришло время открыть тайну. Он вспомнил, где встречался со странным самозванцем, проверил свои записи, убедился — и сел на велосипед, чтобы его изобличить.
— Брабазон-Планк! — начал он, испепеляя графа взглядом.
— Почему, — осведомился тот, — вы так произносите мою фамилию, словно ругаетесь?
— Хо! — отвечал Поттер.
— Вижу, мы вернулись к началу, — огорчился граф. — Это уже было.
Полицейский решил, что пришло его время. Лицо у него стало таким, каким оно бывает у полицейских, когда они утратят жалость, скажем, поджидая под яблоней юного вора или входя в дом, чьи обитатели привезли без разрешения свинью.
— Брабазон-Планк! — повторил он. — Хо! А не Джордж Робинсон с Настурциум-роуд, 14?
Лорд Икенхем удивился и вынул изо рта сигару.
— Не может быть! — воскликнул он. — Неужели вы полицейский с собачьих бегов?
Мартышка закричал и забулькал, словно он тонет. Дядя его, напротив, радовался, словно жених, обретший потерянную невесту.
— Нет, какая красота! — ликовал он. — Я бы вас в жизни не узнал. Усы, что ли… Дорогой мой, я счастлив. Что вы делаете в этих краях?
— Лучше я спрошу, что ВЫ делаете, — сурово отвечал констебль. — Вы и ваш сообщник Эдвин Смит.
— И его помните? Какая память! Что делаем? Приехали погостить.
— Вот как?
— Уверяю вас.
— Погостить вы погостите, — сказал Гарольд Поттер, — но не в этом доме.
Лорд Икенхем поднял брови.
— Мартышка, — сказал он.
— Ы?
— Мне кажется, наш новый друг собрался изобличить нас.
— Ы…
— Собрались?
—Хо!
— Я бы еще подумал. Меня прогонят…
— Это уж точно.
— …и судить будет другой, менее расположенный к вашему племяннику, и несчастное дитя лишь упомянут в списке участников. Сестра ваша спросит, в чем дело. Узнав это и убедившись, что виноваты вы, она, вероятно, кое-что скажет. Подумайте, дорогой мой! Стоит ли изобличать нас при таких обстоятельствах?
Иногда полицейских одергивают судьи и они ощущают то, что ощутит всякий, если мул лягнет его в брюхо. Констеблю показалось, что его одернул весь суд. Челюсть у него отвисла или, скажем, поникла, и он глухо заурчал.
— Урчите, урчите, — одобрил это граф. — Я мало знаком с миссис Стабз, но она мне показалась сильной натурой. Словом, мой дорогой, я бы не действовал сгоряча.
Поттер и не действовал. Примерно с минуту он пребывал в том особом молчании, которое как бы состоит из клея. Потом забрался на велосипед — и укатил.
Лорд Икенхем всегда был милостив к поверженному врагу.
— Прекрасные у нас полисмены, — заметил он. — Раздавишь — поднимутся, убьешь — а они живы. Однако молчать он будет.
— Откуда ты знаешь? — возразил Мартышка, обретавший все более мрачный взгляд на жизнь. — Он поехал к Бостоку. Наверное, расскажет.
— Ты не видел его сестру, — возразил граф. — Нет, он не расскажет, успокойся.
Мартышка усмехнулся так, что посрамил бы Билла Окшота, специалиста по безрадостному смеху.
— Успокоиться? Ха-ха! Когда ты поселишься под этим… как его…
— Nom de plume?[2]
— Именно. И станешь взламывать шкафы…
— Ах, оставь! Такой пустяк… Ночью взломаем, утром уедем.
— Ночью?
— Да. Я звонил Салли, мы обо всем договорились. Она приведет машину в сад, к часу ночи. Буду ждать у музея. Передам ей бюст, и все.
— Все!
— А что такого?
— Да что угодно. Тебя могут поймать.
— Никто еще меня не поймал. Среди коллег я зовусь тенью. Ну, что такое! Вечно ты видишь мрачную сторону…
— А что, есть другая? — заинтересовался Мартышка.
4 Приближалось время обеда. Леди Босток, одевшись, стояла у зеркала, мечтая о том, чтобы меньше походить на лошадь. Лошадей она любила, но сходству с ними не радовалась.
В спальню вошел сэр Эйлмер, по-видимому, сердитый.