— Чем постоянно пить эту дрянь, — говорит он, — ты бы лучше время от времени баловал свой желудок чем-нибудь хорошим — шнапсом!
«Led Zeppelin» — вот музыка, которую я слушал на стройплощадке. Я бомбардировал собственные уши полной громкостью и шёл по своим же стопам: снова был без медицинской страховки и, каждое утро взбираясь с плеером на крышу, полагался только на голос Роберта Планта и молился восходящему солнцу Манитобы, чтобы не рухнуть с лестницы или с лесов.
Однажды, летом 1990 года, Джимми чуть было не погиб. Как обычно, на празднике подведения дома под крышу он залез на конёк с банкой пива в руках. Он восседал, подобно фигуре на носу средневекового судна, поверх полуготового дома и вопил:
— О господи! Вкалываешь, как во времена фараона, и, слава богу, без травм! За нас!
Он сделал изрядный глоток пива и вдруг опрокинулся назад. Его счастье, что он приземлился на изоляционный материал из стекловолокна.
Как оказалось, в его банку пива залетела пчела и ужалила его в язык, который так распух, что дядя начал задыхаться, ему перекрыло доступ воздуха. Я хотел тут же вызвать «скорую помощь». Но начальник строительства мистер Миллер и остальные рабочие запротестовали:
— Нет, так дело не пойдёт! Только из-за того, что у Коронко возникли затруднения с дыханием?! Чтобы они увидели, что мы здесь работаем нелегально? Да мы же все отправимся в кутузку!
— Убийцы! — прохрюкал мой дядя, от боли обеими руками вцепившись в свою жирную шею.
С того дня он больше не выходил из дому без соломинки для питья. Он регулярно покупал себе упаковки по сто соломинок, защищаясь таким образом от смертоносных насекомых.
Якобы новенький, с иголочки, мотор «бьюика» начал у Джимми ломаться на следующую же зиму. Один только водяной насос Чаку пришлось менять трижды. Всё бесплатно, разумеется. Он загерметизировал резиновые шланги лейкопластырем, но система охлаждения всё равно не держала и постоянно протекала, капая на дорогу зелёной жижей.
Однажды декабрьским утром транспортное средство дяди Джимми окончательно испустило дух. На полпути на работу машина остановилась и больше не хотела заводиться, так что пришлось нам брать такси.
Позднее Чак отбуксировал сломанную машину на трейлере. После тщательного обследования на подъёмнике он сказал:
— Это вам ещё повезло! Двигатель заклинило! Такие вещи опасны для жизни!
Мой дядя ответил на это:
— Ах ты, ростовщик! Собираешь из трёх старых развалин эксклюзивную модель, продаёшь её втридорога своим лучшим друзьям, чуть не губишь их и ещё делаешь вид, будто в первый раз видишь эту смерть на колёсах. Вам, автоторговцам, лишь бы поскорее сорвать жирный куш!
— Что-что? — сказал Чак. — А ты чего ждал за двести-то долларов? Новую машину?
На что Джимми воскликнул:
— Не может быть! Как я мог отдать за неё такие деньги?!
Ссора между моим дядей и Чаком из-за «бьюика» привела к тому, что мир в нашем доме был надолго нарушен. Главным образом из-за того, что Коронко, помимо всего прочего, сказал моему другу, что лучше было бы снова загнать его в индейскую резервацию для примитивов.
Когда два дня спустя эти слова дошли до Бэбифейса, он явился к Джимми, встал перед ним, выпятив грудь, и сказал:
— Так! Толстый, низенький белый человек! Сейчас ты у меня узнаешь! Пойдём выйдем в сад!
— В чём дело? Что, твоя шавка вырыла мертвеца? Ах-ах, я уже дрожу как осиновый лист!
Бэбифейс достал из сарайчика, в котором ночевал Крези Хоре, здоровенный топор. Эта штука весила килограмма три. Мы с Чаком стояли у кухонного окна и видели, как разворачивалась эта абсурдная сцена.
— Кажется, слабоумие — заразная штука, — сказал Чак, качая головой. — Пошли-ка вмешаемся в процесс, а то они ещё проломят друг другу трухлявые черепки.
Мы побежали в сад и услышали визг моего дяди.
— Езус Мария! — вопил он. — Да он забьёт нас, как свиней! Он же убийца, Теофил, как пить дать!
Бэбифейс вытер себе нос рукавом дублёнки и всадил топор в снег, прямо перед ногами подоспевшего Чака — так, что топорище встало почти вертикально. Он сказал:
— Подточи-ка инструмент! У меня с бледнолицыми разговор короткий и суд скорый. Чтоб они долго не мучились!
— Ещё чего! — сказал Чак. — Если вы, два старых трясуна, чего-то между собой не поделили, из-за этого не стоит рубить друг другу ваши придурочные репы. Я не позволю, чтобы здесь пролилась кровь!