— Я перевернулся на этой дороге год назад, — сказал я Бродскому, когда мы проехали мимо озера Марион, крупнейшего в этих местах. — Ехали из Атланты ранним утром и перевернулись.
— Зеркало поэтому оторвано? — спросил поэт.
— Угу. Машина легла на бок, а потом вернулась в прежнее состояние.
— За рулем были вы? — вновь спросил он, изображая испуг.
— Ксения. Сюся. Помните?
— Та, с которой вы ко мне приезжали?
— Ага. У вас хорошая память.
— На красивых женщин — хорошая. Надеюсь, мы едем к ней в гости?
— Иосиф Александрович, она переехала в Юту. Я здесь, чтоб забрать нашу с ней машину. Ну… и чтобы повидаться с вами.
— Вы меня разочаровываете.
Прошлогодняя авария произошла, когда мы ночью возвращались из Атланты на двух машинах с сотрудниками института, где работала Ксения. Поехали встречать сына одного грузинского специалиста и заодно посмотреть город. К нам в авто села девушка, прилетевшая из Тюмени пару дней назад. Она привезла экземпляр «Литературной газеты» с моим интервью и письмом Бродского. После публикации я тоже стал небесным избранником в ее глазах.
Самолет, на котором прилетел мальчик, опоздал на несколько часов. За это время мы изучили Атланту вдоль и поперек. Решили возвращаться в Каролину ночью, чтобы не тратиться на мотели.
Одну машину вел Вахтанг, коллега из Грузии, другую — Ксения. В районе озера Марион Ксения на секунду уснула и съехала на обочину. Вахтанг отпустил руль и схватился за голову, чтобы сказать «вах». С рулевой колонкой у него было что-то неладно. Машина сама сделала резкий поворот вправо, перевернулась и легла на крышу. Сюся резко затормозила с испуга, отчего наша машина встала на бок, покачалась и вернулась в прежнее положение. Автомобиль Вахтанга сплющился в лепешку, но все сидящие в нем остались живы. Это было чудом.
— Я знаю, почему все спаслись, — твердила девушка из Тюмени, намекая на мое поэтическое дарование.
По ее мнению, господь должен был беречь таких, как я, для великих дел. Комментировать ее странную идею я не решился.
— Я знаю эту историю, — неожиданно сообщил Бродский. — Вы мне звонили по возвращении домой. Минут сорок болтали. Вы были немного подшофе, но держались молодцом. Язык у вас как помело. Рассказывали что-то о Дилане Томасе. Неплохой поэт. У меня в Питере висела на стене его фотокарточка. Я разыграл вас тогда немного.
— Этого я не помню, — сказал я. — Но с Дилана Томаса у меня началась какая-никакая американская жизнь.
— Пьяница он был несусветный. Такого нагородил, что десять мудрецов не разберут.
— Мне нравится. Да и понятно почти все.
— Это потому, что вы тоже пьяница, — сказал Бродский.
Я покрутился по городу, показав Бродскому протестантскую церковь, где когда-то «крестился в лютеранство», рассказал об архитектуре города и семействах, с которыми подружился. Я проезжал мимо домов друзей и представлял их через окна автомобиля.
— Камилла и Алан Нэйрн, на их дочери женился мой грузинский друг. Хелен и Джон Кейтс, мои крестные родители. Нил Салливан, который научил меня пить за рулем вино из пластиковых стаканчиков. Уильям Кейнс, директор института; в их семье музицируют обе дочери. У Фрэнсиса Уилсона замечательная привычка: зимой и летом он ходит в босоножках. Здесь общежитие для приглашенных работников, скромненько, но со вкусом. Вот и университет, замечательный сад, богатая библиотека. Грин-стрит — в этом доме мы жили. Университет дал Ксении трехкомнатную квартиру, мы прекрасно разместились. Место называется Файв-Пойнтс, мы сюда еще вернемся. Вечером здесь живая музыка.
— Зачем вы всё это мне показываете? — спросил Бродский, брезгливо морщась.
— Затем, что в каждом из этих домов накрыт стол в вашу честь, — сказал я. — Но мы пойдем другим путем. — Я развернул рекламный буклет. — Центральная тюрьма штата Южная Каролина «Виста», на 700 камер, была основана в 1867 году. За время существования пропустила сквозь свои стены 80 тысяч заключенных. До 1912 года здесь казнили через повешение, позже был введен гуманный электрический стул. Открыта для свободных посещений в субботу и воскресенье.
— Хм. Интересненько. А заключенных вывезли?
— На эту тему здесь ничего не сказано. Посмотрим?
— Не перестаю вам удивляться. Вы привезли меня сюда показать тюрьму?
— А у вас была когда-нибудь такая возможность? Советские тюрьмы вы видели, давайте посмотрим американскую.