Громко и тоскливо повздыхав, Егор Весёлых выпил чаю с вареньем и усами, покрутил их, погладил, взял ножницы, щёлкнул ими в воздухе, осторожно, но крайне решительно остриг правый ус и очень глубоко задумался.
Думал он, конечно, не об усах, тем более, что половины их уже не было. Размышлял Егор Весёлых о своей жизни, которую никак не сочтешь лёгкой и беззаботной, словно надеялся обнаружить в ней хотя бы маленькое, совсем незначительное себе оправдание.
Забегая вперёд, уважаемые читатели, сообщу, что никакого такого оправдания не нашлось.
Шести лет Егорка оказался круглым сиротой, родители его умерли в один год, и он с младшим братом и двумя сестренками очутились, как говорится, на руках одной бабки Домны. Семья-то получилась большая — пять человек! — а полноценного работника нету!
Егорке — шесть лет, старшей сестренке — восемь, братику — четыре, второй сестренке — пять, бабке Домне, — шестьдесят восьмой год.
Вот такая арифметика…
Добрые люди настойчиво уговаривали бабку Домну отдать внуков и внучек в детдом, но она ещё более настойчиво уверяла:
— Пока я жива, все будем вместе. Семейка у нас надёжная. — А внукам и внучкам она ещё настойчивее внушала: — Если никто лениться не станет, выживем. Если никто хныкать не станет, не заметите, как все подрастете.
Егорка сразу понял, что бабка Домна неплохой командир, и жить и расти им помогала, как он потом рассказывал, армейская дисциплина и взаимовыручка.
Не оставили их в беде ни родственники, ни соседи, ни комбинат, где работали родители.
Весной добрые люди вспахивали надёжной семейке огород, осенью привозили и разделывали дрова, у бабки же Домны никто, даже самые младшие, никогда не сидели без дела.
И всегда у них дома было весело. А весело — это вовсе не значит, что всё время все только тем и занимались, что хохотали, хихикали, гоготали и приплясывали.
Весело жить — это значит, что никто не думает о беде, все заняты нужными, необходимыми делами, все верят, что с каждым днём жить будет всё лучше и лучше, если не тунеядничать и не хныкать.
А похныкать причин было предостаточно каждому и каждый день. Вот, предположим, примчится Егорка из школы, требуется ему быстренько поесть да на каток, а бабка Домна велит немедленно курятник вычистить. И работёнка-то не очень приятная, и куры несусветный гвалт устраивают, но и не надо Егорке напоминать, что омлет и яичница — пища вкусная и полезная. А на коньках он завтра покатается.
Горьковато, конечно, сознавать, что приятели твои сейчас бегают сломя голову, в игры всякие играют, а тебе надо чугун картошки начистить. Но когда из этой картошки шанежек настряпают, ешь ты их с особым удовольствием, а ещё больше радуешься, видя, как уплетают стряпню братик и сестренки.
Вообще с малых лет Егорка уразумел, что семейка у них особенная — целиком трудящаяся, оттого и надёжная.
Тяжелые времена наступали, когда бабка Домна заболевала. Хоть и редко такое случалось, но эти времена Егор Весёлых помнил до сих пор.
Проснутся ребятишки утром, а с печи слышится тихий, виноватый бабкин голос:
— Простите, родимые мои, занемогла. Не могу встать. Придётся мне, старой, сколько-то дней побездельничать. Доставайте-ка из печки кашу, молочко наливайте, ешьте и марш все по своим делам. А мне соседушку позовите, она и меня полечит и обед сготовит. Только не забудь, Егорушка, дровец принести да и водички тоже. Из подполья овощей достаньте, капустки соленой прихватите, постельки застелите да и полы подметите.
Однажды же бабка Домна больше месяца пролежала в больнице, дрогнула вначале семейка, чуть было не растерялась, но ничего-ничего, выдержали, выстояли, по-прежнему выполняли все дела, даже баньку топили по субботам.
Великое это счастье — уметь не сдаваться бедам и трудностям, унынию и безделью.
Зато и быстро летело время-годы, а лето так прямо промелькивало.
Каждую свободную минутку Егорка отдавал своему любимому футболу, хотя играть ему, бедному, приходилось только босиком: бабка Домна обувь в целях, так сказать, экономии прятала.
В своем любимом футболе Егорка не знал никакого удержу. Все ребята уже по домам разойдутся, потому что стемнело, а Егорка и в темноте удары отрабатывает, пока его бабка Домна за шиворот домой не приведёт. И обратите внимание, уважаемые читатели, что удары-то в темноте Егорка отрабатывал… без мяча. Да, да, своего мяча у него не было, зато желания играть было хоть отбавляй, вот он и приноровился — прыгает, бегает, скачет, удары производит словно бы по мячу…
Бабка Домна как будто что-то понимала в безудержной внуковой страсти, не препятствовала ему, а когда он подряд три раза вывихнул большой палец правой ноги, купила Егорке резиновые тапочки.
И, пожалуй, единственное, что отравляло Егорке жизнь, толкало на скорбные, но бесполезные размышления, так это словно бы мимоходом брошенный кем-нибудь вопрос:
— Как жить-то, горемыки, будете, когда помрет бабка-то?
Конечно, Егорка с достоинством отвечал, что никакие они не горемыки, живут не хуже других, а некоторых даже и получше, но вот как действительно они будут жить без бабки Домны, он и представить не мог, сколько ни пытался.
Сама бабка Домна не раз говорила:
— Долгонько я ещё протяну. Мне вас одних оставлять нельзя. Вот получат наши старшенькие паспорта, тогда я о себе и подумаю. А может, и ещё дальше жить надумаю.
Если хотите знать, уважаемые читатели, то к службе в армии Егора подготовила, и замечательно подготовила, бабка Домна, умом и сердцем понимавшая, каким должен расти будущий солдат и настоящий мужчина.
Но неужели в этой дружной семейке никто никогда не совершал проступков? Бывало, конечно, и не так уж и редко. А наказывали ли провинившихся и как наказывали?
Провинившихся внуков и внучек бабка Домна наказывала и часто наказывала очень жестоко.
Вот, предположим, забыл Егорка принести воды, и тогда ведра брала сама бабка Домна и сама приносила воду. Егорка со стыда был готов провалиться сквозь землю!
Но самым суровым наказанием в целиком трудящейся семейке было такое: провинившемуся категорически запрещалось работать. Да, да, если ты не выполнил бабкиного распоряжения, ступай себе, отдыхай на здоровье, раз безделье тебе работы дороже, а мы без тебя обойдемся в делах своих и заботах. Мы без тебя и воды и дров наносим, и печку истопим, и еду приготовим, и стол накроем — садись, маленький тунеядник, угощайся, но трудиться тебе мы не позволим, это тебе ещё надо заслужить! Бездельничай, сколько только тебе угодно!
И вот представьте себе, уважаемые читатели, мучения и страдания провинившегося: все в делах, все в трудах, все в заботах, а его и близко не подпускают. И невольное бездельничанье не только не приносит провинившемуся никакой радости, а, как говорится, совсем наоборот: он уже согласен землю носом рыть, лишь бы не тунеядничать, а работать.
Вспоминая об этом, Егор Весёлых задумчиво крутил последний ус и печально смотрел на предпоследний — отрезанный. Помнится, когда он впервые отрастил усы, когда его так и тянуло к зеркалу полюбоваться на себя, то, всё время вспоминая бабку Домну, горько жалел, что она не дожила до такой его красоты.
Умерла бабка Домна, когда старшей внучке было уже восемнадцать лет, она работала и училась, а Егорка уже получил паспорт, и они вдвоем возглавили дружную, надёжную, целиком трудящуюся семейку. Но самым главным в их жизни оставалось то, чему научила бабка Домна: не ленись, трудись, помогай и не хуже других жить будешь.
И даже когда Егора призвали в армию, дружная семейка не растерялась, сказала ему:
— Служи, солдат, Родине, учись её защищать, а о нас не беспокойся!
Конечно, он беспокоился, и очень, но всё прошло благополучно: выдержала дружная, надёжная, целиком трудящаяся семейка все испытания, выстояла перед всеми бедами, преодолела все невзгоды.