— Неохота тебе, я вижу, сидеть с этой компанией, малыш? — спросил он, влезая в свое длиннющее и толстенное пальто.
— Неохота, дядя Ник. Я как раз думал, как бы удрать.
— Пойдем. Я хочу с тобой поговорить. — Он нахлобучил «трильби» — черную мятую фетровую шляпу, которая в те времена была в диковинку в провинции. — Зайдем в «Грейт Нортерн». Мне надо выпить. Да и тебе это не повредит.
Был еще день, но в те времена бары были открыты с утра до вечера. Неплохо было попасть в «Грейт Нортерн» и выпить с дядей Ником, да еще в такое время, когда мне полагалось бы корпеть над бумагами в конторе «Вест Браддерсфорд Спиннерс».
Я с удовольствием сел в его автомобиль, новенький и сверкающий, который, как он с гордостью сообщил, ему только что доставили из Франции. Это был уже его третий автомобиль, и дядя Ник сказал, что может управлять не хуже любого шофера, хоть он и новой марки. По дороге к «Грейт Нортерн» дяде Нику все время приходилось лавировать среди трамваев и больших повозок, так что мы почти не разговаривали. Но едва мы вошли в бар, обитый «под кожу», уютный и почти пустой, если не считать двух порядком нагрузившихся торговцев шерстью, которые спорили о мериносах и скрещивании, как он тотчас стал другим человеком, спокойным и уравновешенным.
Пожилой бармен сразу его узнал.
— Мистер Оллантон? А ведь вы как будто выступаете не здесь эту неделю? Определенно не здесь.
— В Манчестере, — сказал дядя Ник. — И тороплюсь туда возвратиться. Так что подай-ка нам бутылочку сухого «Пола Роджера» со льда, да поскорее. — Он повернулся ко мне. — Никогда не пью ничего, кроме шампанского. Я не хвастаю. Люблю шампанское, а оно любит меня. Если когда-нибудь оно мне станет не по карману, я вообще брошу пить. Хочешь сигару, малыш?
— Нет, спасибо, дядя Ник. Я привык к своей трубке.
Я смотрел, как он не спеша обрезал конец сигары и спокойно закурил. Мне бросилась в глаза какая-то особая изящная точность его движений. Нельзя сказать, что я хорошо его знал, хоть он и был единственным братом матери. До того, как он пошел на сцену, виделись мы редко, так как они с моим отцом недолюбливали друг друга; а последние десять лет он гастролировал с варьете, и не только в Англии, но и в Америке, и на континенте, потому что дядин номер «Индийский факир» не требовал перевода, и его можно было показывать где угодно. После смерти отца — мне тогда было пятнадцать лет — я несколько раз видел его на сцене под именем Гэнги Дана (это имя было навеяно, конечно, киплинговским Гангой Дином). Приезжая в Лидс или Брэдфорд, он тотчас же посылал матери контрамарки в партер и почти всегда на первые представления. Когда мы заходили к нему за кулисы, он встречал нас в своем индийском костюме, и я никогда не видел его без грима. Теперь я внимательно его разглядывал.
Он был довольно высокий, худощавый, темноволосый, с крючковатым носом; один глаз слегка косил, отчего взгляд его казался зловещим — наверное, этого он и добивался. Его настоящее имя было Альберт Эдвард Оллантон, но все звали его Ником задолго до того, как он пошел на сцену; даже моя мать, которая решительно настаивала на «Альберте Эдварде», в конце концов вынуждена была сдаться; для меня же он всегда был дядей Ником.
Пока официант разливал шампанское, дядя Ник сказал ему:
— Погоди минутку. Бесплатное представление! У кого из вас есть полпенни?
Я достал монетку.
— Отлично, малыш, ну-ка пометь ее как-нибудь, чтобы можно было потом узнать. Вот так. Теперь давай ее сюда.
Он опустил монетку в правый карман и тут же достал оттуда маленькую металлическую коробочку и осторожно поставил на стол.
— Смотрите. — Он открыл коробочку — в ней лежал спичечный коробок, перетянутый резинками. Сняв их, он открыл коробок и показал нам крошечный шелковый мешочек, тоже затянутый резинкой. — Ну-ка, загляни в мешочек, малыш. — Я заглянул, и, конечно, в нем была моя монетка.
— Вот это ловко! — воскликнул официант. — Честное слово! Ну и мастак же вы, мистер Оллантон!
— У меня таких штук полным-полно, — сказал дядя Ник. — Меня теперь только и радуют эти маленькие карманные фокусы. Ну, представление окончено… мне нужно потолковать с племянником, так что проваливай. Хотя сперва мы выпьем, — прибавил он, обращаясь ко мне.