Я не любил шампанского, мне казалось, что у него металлический привкус, и кроме того, оно било в нос, но я сделал вид, что все прекрасно, и улыбнулся дяде Нику, который смотрел на меня с обычной своей мрачной миной. Теперь я редко встречаюсь с театральными людьми, а когда случается, то их не отличишь от простых смертных; но в те годы они казались людьми другой породы. У мужчин, например, был какой-то странный, болезненно-горящий взгляд, а глаза обведены темными кругами, словно не удавалось до конца стереть черную краску с век; от этого вид у дядюшки был еще более зловещий и дьявольский.[1] Нельзя сказать, что он нагонял на меня страх — в конце концов, он же был мой дядя, — но выдержать его взгляд было нелегко, и я помыслить не мог в чем-нибудь ему прекословить.
— Ну, Ричард, я хочу знать, как обстоят твои дела, чем ты занимаешься и чем бы хотел заняться. Говори прямо. Не виляй. И давай покороче, потому что времени у меня в обрез.
— Я хочу быть художником-акварелистом, дядя Ник. Если бы отец не умер, я бы пошел в Художественную школу. Но теперь…
— Теперь ты служишь клерком в конторе.
— Да, меня взяли, потому что отец был у них кассиром. Получаю двадцать два шиллинга шесть пенсов в неделю…
— Но тебе эта служба не нравится…
— Я ее ненавижу. Но что поделаешь? Хожу в вечерние классы Художественной школы, по субботам и воскресеньям рисую…
— Так, так. — Дядя Ник помахал сигарой. — Матери не хватало денег, и ты делал, что мог. Ты молодчина, Ричард.
— Вы ведь тоже помогали, дядя Ник.
— A-а, тебе это известно? Я посылал бы больше, если б она разрешила, но ты же знаешь, какова она была. Теперь обсудим твои дела, Ричард. Мать умерла, ты зарабатываешь двадцать два шиллинга шесть пенсов канцелярской работой, и у тебя нет девушки, которая надеется, что ты на ней женишься, так, малыш? Вот и отлично. В таком случае ты можешь получить у меня работу за пять фунтов в неделю.
— Пять фунтов в неделю! — Я ушам своим не поверил. Мне и в голову не приходило, что в обозримом будущем я смогу зарабатывать такие деньги. В те времена это казалось мне богатством. Я знавал молодых людей, которые прожигали жизнь, имея куда меньше пяти фунтов в неделю. — Но за что же вы станете мне столько платить? Что я могу делать?
Дядя Ник взглянул на меня злыми глазами.
— Только без глупостей. Это работа, малыш. Ты будешь зарабатывать свои деньги, хотя весь день у тебя будет свободен для рисования. Я плачу тебе ровно столько, сколько платил тому малому, чье место ты займешь. Он уходит, они с братцем открывают торговлю жареной рыбой в Шеффилде, ну, туда ему и дорога, обсоску несчастному, с ним и поговорить-то не о чем. А ты мне годишься в компанию. Или я ошибаюсь? — Он не улыбнулся, только пристально посмотрел на меня.
— Надеюсь, что нет, дядя Ник. — Я попытался улыбнуться. — Но что же мне придется делать? И сумею ли я? Я ведь ничего не смыслю в фокусах.
— Не пори чушь, малыш. О фокусах нет и речи. Ты будешь только помощником. Кроме выходов на сцену, — а это проще пареной репы, — тебе придется следить, чтобы все наше добро убрали и вовремя доставили в следующий город; по понедельникам с утра будешь репетировать с оркестром — надо убедиться, что дирижер знает свое дело, а когда я увижу, что ты с этим справляешься, то сделаю тебя главным над остальными четырьмя…
— А кто они?
— А ты как думаешь? Регтайм-оркестр под управлением самого Александра? Молчи и слушай. У меня всего пять человек — самая маленькая гастрольная труппа для большого иллюзионного представления, это тебе не центральный цирк «Грейт Лафайетт». Все сведено к минимуму. На сегодня это — во-первых, Норман Хислоп, тот, который уходит и чью работу я предлагаю тебе. Затем Сэм и Бен Хейесы, отец и сын. Они работают на сцене, но в основном оба механики — следят за аппаратурой и помогают, когда я придумываю что-то новое. Не забывай, до того, как я пошел на сцену, я и сам был механиком. Сэм получает пять фунтов в неделю, а Бен — четыре. Затем Барни. Он карлик — большая голова на тонких ножках… да ты его видел. Ему я плачу четыре фунта. Затем мне нужна девушка. Они все время меняются. Теперешнюю зовут Сисси Мейпс. Получает только четыре фунта в неделю, но поскольку она делит со мной берлогу, я ее кормлю и одеваю. Ну-ка, пей до дна! Через пять минут я должен ехать. — Он быстрым движением снова налил себе и мне до самых краев, не пролив ни капли. — Ну, малыш, что скажешь? Сдается мне, что выиграть ты можешь много, а терять тебе нечего.
— Не считая того, что, если я уйду из «Вест Браддерсфорд Спиннерс», они меня обратно не возьмут.