Я вздохнула с облегчением, когда джентльмен свернул в низину поблизости и скрылся из виду. Я сразу поднялась на ноги и приободрилась, увидев в нескольких ярдах от себя мадам, к которой, созерцавшей руины, казалось, вернулся разум. Последние лучи солнца касались верхнего края долины, и мне очень хотелось поскорее отправиться домой. Но я не решалась окликнуть мадам, ведь стоило обнаружить перед ней любое, самое незначительное желание, как она старалась, если это было в ее силах, помешать его осуществлению — из духа противоречия.
Я все колебалась, а в это время вновь появился джентльмен в зеленой визитке. С ленивой развязностью он обратился ко мне:
— Послушайте, мисс, я потерял тут перчатку. Вы не видали ее?
— Нет, сэр, — ответила я и чуть подалась назад с видом, наверное, одновременно испуганным и оскорбленным.
— А я таки думаю, что обронил ее где-то возле вашего башмачка, мисс.
— Нет, сэр, — повторила я.
— Уж не спрятали вы ее, а?
Я встревожилась по-настоящему.
— Да вы не пугайтесь, я просто шутник, я вас не буду обыскивать.
Я громким голосом позвала:
— Мадам, мадам!
Он свистнул, сунув пальцы в рот, потом тоже крикнул:
— Мадам, мадам! — И добавил: — Она глухая, как мертвецы тут на кладбище, иначе услышала б. Мой поклон ей, а еще передайте, что я нахожу вас красоточкой, мисс.
Окинув меня плотоядным взглядом и рассмеявшись, он зашагал прочь.
Совсем не из приятных оказалась наша прогулка. Мадам с жадностью накинулась на сандвичи, побуждая и меня подкрепиться, но я слишком разволновалась, так что аппетит пропал. Когда же мы добрались до дома, я была крайне утомлена.
— Значить, леди приезжает завтра? — поинтересовалась мадам, всегда обо всем осведомленная. — Каково имя? Я позабыли.
— Леди Ноуллз, — ответила я.
— Леди Ноуллз — вот странное имя! Она очень моляда — так?
— Кажется, ей за пятьдесят.
— Hélas![17] Тогда она очень стара. И богата?
— Не знаю. В Дербишире у нее поместье.
— Дебошир — это одно из ваших английских графств. Так?
— Да, мадам, — сказала я и рассмеялась. — Я уже дважды описывала вам это графство. — И я скороговоркой перечислила его главные города и реки, отмеченные в моем географическом атласе.
— Так-так! Ну, конечно, дьетка! А она — ваша родственница?
— Папина кузина.
— О, представьте меня, пряшу вас! Я обрядуюсь!
Мадам теперь обнаруживала истинно английское пристрастие к титулованным особам, которое, возможно, и не отличало бы нас от чужестранцев, подразумевай их титулы то же влияние, что наши всегда имели у нас.
— Конечно, мадам.
— Не забудете?
— Нет.
Дважды за вечер мадам напоминала мне о моем обещании. Она предвкушала радостный миг. Но жизнь наша — череда разочарований, инфлюэнций и приступов ревматизма. На другое утро мадам лежала в своей кровати, безразличная ко всему на свете, за исключением согревающих компрессов и джеймсова порошка{12}.
Мадам была desolée[18], но не могла поднять голову от подушки, только слабым голосом спросила меня:
— Дорогая, как дольго пребудет леди Ноуллз?
— Думаю, она пробудет у нас два-три дня.
— Hélas! Каково невезение! Возможно, завтра мне станет полючше. О-о-о! Мое ухо! Настойку, подайте настойку опия, дьетка!
На том наш разговор оборвался, а мадам закутала голову своей старой красной кашемировой шалью.
Глава IX
Моника Ноуллз
Леди Ноуллз прибыла точно в оговоренный час — в сопровождении племянника, капитана Оукли.
До обеда оставалось немного времени — ровно столько, чтобы гости успели пройти в свои комнаты переодеться. Освежая мой туалет, Мэри Куинс пустилась яркими красками описывать молодого капитана, которого встретила в галерее, когда он со слугой направлялся в отведенную ему комнату, и отступил, чтобы пропустить ее, и «улыбнулся уж так приятно».
Я была совсем юной тогда и наивной даже для своих лет, однако слова Мэри Куинс возбудили во мне, должна признаться, чрезвычайное любопытство. В воображении я рисовала один за другим портреты этого героя в военном мундире; и хотя с притворным равнодушием слушала Мэри, своей нервозностью и излишней щепетильностью в отношении туалета, боюсь, доставила ей в тот вечер немало хлопот. Когда я сошла в гостиную, леди Ноуллз уже вела оживленную беседу с моим отцом. Это была еще не старая женщина — людям очень молодым такие, однако, кажутся престарелыми, — живая, остроумная, яркая, в превосходном платье пурпурного атласа со множеством кружев и в богатой… не знаю, как назвать… нет, не наколке… в богатом головном уборе — воздушном и простом и в то же время великолепном, — прикрывавшем седеющие шелковистые волосы.