Тон спокойного превосходства, казалось, подействовал на это свирепое существо, все еще не отпускавшее мою шею. Он возмущенно пожал плечами, но пререкаться не стал.
— Я положительно удивляюсь тебе, Люсьен, — продолжал мой защитник, — как ты, занимая такое положение в моей семье, осмеливаешься противиться моим желаниям? Если ты действительно понял истинные принципы свободы, если ты пользуешься привилегией принадлежать к партии, которая никогда не теряла надежды восстановить Республику, то через кого ты достиг всего этого?
— Да-да, Шарль, понимаю, что вы хотите сказать, — взволнованно ответил Лесаж, — и уверяю вас, что никогда не осмеливался противиться вашему желанию, но в данном случае я боюсь, что ваше слишком чувствительное сердце обманывает вас. Если хотите, расспросите этого шпиона, хотя слова его не имеют особого значения.
Признаться, я был того же мнения, ведь, проникнув в страшную тайну заговорщиков, я уже не мог надеяться остаться в живых. А какой чудесной представлялась мне теперь жизнь! Однако я получил отсрочку, пусть и короткую, от смерти: рука убийцы оставила мою шею.
В ушах у меня звенело; я почти лишился чувств, и лампа казалась мне тусклым пятном. Но это ощущение длилось всего одно мгновение, я пришел в себя и стал рассматривать странное худое лицо своего спасителя.
— Откуда вы прибыли? — спросил он.
— Из Англии.
— Но ведь вы француз?
— Да.
— Когда вы прибыли?
— Сегодня в ночь.
— Каким образом?
— На парусном судне из Дувра.
— Он говорит правду, — проворчал Туссак, — я могу подтвердить. Мы видели судно и лодку, из которой кто-то высадился на берег, как раз после того, как отчалила лодка, в которой приплыл я.
Я вспомнил ту лодку — первое, что увидел во Франции, но я и не подозревал тогда, какое роковое значение она будет для меня иметь. Затем мой спаситель принялся задавать самые разные вопросы, непонятные и бесполезные; говорил он тихо, спокойно, что вызывало недовольное ворчание Туссака. Повторяю, я считал этот допрос совершенно бесполезной комедией, но странный республиканец продолжал неторопливо расспрашивать меня о всяких пустяках. Он настойчиво тянул допрос, словно стараясь выиграть время. Но зачем?
И вдруг с проницательностью, которая появляется в минуту опасности, я понял, что он действительно чего-то ждет, на что-то надеется! Я читал это на его лице; он склонил голову, приложил руку к уху, в глазах светилось беспокойство. Шарль определенно, надеялся на что-то, известное ему одному и говорил, говорил, говорил…
Я был так уверен в этом, словно он поделился со мной своим секретом, и в моем измученном сердце зародилась слабая надежда. Но наша беседа вызывала все нарастающее раздражение Туссака. Наконец он потерял терпение и отчаянно выругался.
— С меня хватит! — крикнул он. — Не ради детских игр рисковал я жизнью! Неужели нам, кроме этого юнца, не о чем поговорить? Вы думаете, я ехал из Лондона, чтобы слушать ваши чувствительные речи? Пора покончить с этим господином и перейти к делу.
— Прекрасно, — ответил Шарль, — этот шкаф можно использовать как тюрьму. Посадим его туда и приступим к делу. Мы можем расправиться с ним и потом!
— И дать ему возможность нас подслушать? — иронически осведомился Лесаж.
— Не понимаю, какого черта вам нужно! — прорычал Туссак, подозрительно глядя на моего покровителя. — Никак не думал, что вы щепетильны, и уж с тем — с рю Бас-де-Ларампар — вы не церемонились. Этот юнец знает наши тайны и должен умереть. Какой был смысл так долго строить планы, чтобы в последнюю минуту освободить человека, который погубит нас всех?
Косматая лапа снова протянулась ко мне. Внезапно Лесаж вскочил. Его лицо побелело, он стоял, напряженно вслушиваясь. Он поднял руку, призывая этим жестом к тишине. У него была тонкая, нежная рука; она дрожала, как лист, колеблемый ветром.
— Я слышу что-то странное, — прошептал он.
— И я тоже, — прибавил старик.
— Что еще такое?
— Тсс!.. Ни слова! Слушайте…
С минуту или больше мы прислушивались к завываванию ветра в камине, порой он с чудовищной силой ударял в ветхое оконце.
— Нет все спокойно, — сказал Лесаж с нервным смешком, — в реве бури иной раз слышатся весьма странные звуки.
— Ничего не слыхать, — заявил Туссак.
— Тише! — вскричал Лесаж. — Вот опять!..
До нас донесся заливистый собачий лай. Буря снова заглушила его; и потом опять над болотом раздался лай. Начавшись с низких нот, он перешел в пронзительный, оглушительный вой.