— Не знаю, какими побуждениями вы руководствовались, но вы спасли мне жизнь, — сказал я, — и я сильно обязан вам за это вмешательство.
Трудно высказывать благодарность и признательность человеку, который вам ненавистен или вызывает у вас отвращение, и я боялся, что сгоряча снова скажу что-нибудь не то.
— Как-нибудь обойдусь без вашей благодарности! — грубо отрезал он. — Вы совершенно справедливо заметили, что я мог бы погубить вас, входи это в мои планы. А я точно так же вправе думать, что не будь вы мне обязаны, то, верно, не подали б мне руки, как это только что сделал долговязый мальчишка Лассаль. Он думает, что очень почетно рисковать жизнью ради императора на поле битвы. Ну а когда человек ежедневно находится на волосок от смерти среди отчаянных смельчаков, когда малейшая оговорка, самая ничтожная ошибка непременно повлечет за собой смерть, почему, скажите на милость, такая служба не достойна внимания императора? Почему мое ремесло считается позорным? Почему, — продолжал он с горькой улыбкой, — я мог бесконечно долго выносить всевозможные лишения и терпеть этого Туссака с его сообщниками? И, несмотря на это, Лассаль считает себя вправе относиться ко мне с презрением! А ведь все маршалы, вместе взятые, не оказали императору такой услуги, как я. И я уверен, что вы в душе тоже презираете меня, господин… де… де…
— Де Лаваль.
— А, ну да, удивительно, я никак не могу запомнить ваше имя! Так вот, готов поручиться, что вы разделяете мнение Лассаля.
— Трудно высказывать мнение по вопросу, с которым совершенно незнаком, — сказал я. — Знаю только одно: что обязан вам жизнью.
Сложно сказать, что он ответил бы на мои слова, но тут в тишине ночи раздались два пистолетных выстрела. Несколько минут мы не двигались с места, но больше ничто не нарушило тишины.
— Наверное, они напали на след Туссака, — предположил мой спутник. — Боюсь только, он слишком хитер и смел для этих растяп. Где уж им поймать его! Не знаю, какое впечатление он произвел на вас, но поверьте мне: трудно встретить более опасного человека!
Я сознался, что не имею желания продолжить приятное знакомство с Туссаком. Судя по громкому смеху моего заступника, он хорошо понимал и разделял мои чувства.
— Должен сказать, что это абсолютно честный человек, такие нечасто встречаются в наше время. Один из лучших, кого увлекла революция. Он слепо верил словам ораторов, зажигался идеями революционных мыслителей и был убежден, что после потрясений и необходимых казней Франция сделается раем земным, центром мира, спокойствия и братской любви.
Многие пылкие головы увлекались теми же мыслями, но — увы! — время жестоко разочаровало их. Туссака следует причислить именно к этому разряду людей. Бедняга! Вместо тишины и благополучия он увидел войну, вместо братской любви и полного равенства людей — деспотическую императорскую власть. Ничего удивительного, что он словно обезумел. Он превратился в дикого зверя, готового отдать всю свою гигантскую силу, чтоб покарать тех, кто надругался над его идеалом. Он не знает страха, настойчив и почти неодолим. Я не сомневаюсь, что он убьет меня за измену, если только догадается, что эта ночь — плод моих трудов!
Мой спутник говорил спокойным, ровным голосом, и я понял: он не лжет и не преувеличивает, утверждая, что надо много-много мужества, дабы предпочесть роль шпиона блестящей карьере кавалериста. Он заговорил снова, как бы рассуждая с самим собою:
— Да, я ошибся. Надо было убить его, пока он боролся с собакой. Но, если бы я промахнулся и только ранил его, он разорвал бы меня на куски, как цыпленка. Нет, лучше уж, конечно, как есть!
Мы уже давно миновали соляное болото, и я только изредка ощущал под ногами мягкую торфянистую почву. Мы то поднимались, то спускались по низким прибрежным холмам. Быстрая ходьба согревала мое закоченевшее в подвале тело. Я был так неопытен, когда покинул родную страну, что вряд ли даже и при дневном свете смог бы сориентироваться в этой местности, а в кромешной темноте и подавно не представлял, где мы и куда направляемся.
Я забеспокоился, когда увидел, что наше путешествие затягивается, меня уже пугала бесконечная дорога к какому-то неведомому убежищу, в котором, однако, я так нуждался. Не ведаю, сколько времени мы шли, знаю только, что порой чуть не терял сознание и снова приходил в себя, идя рядом с Шарлем, который неуклонно двигался вперед. Вдруг он резко остановился, что окончательно привело меня в чувство.