– Да, – кивнул Генри, – он даже заплакал.
Я с жадностью вдохнула холодный ночной воздух и огляделась вокруг.
На земле перед горящими лабораториями лежали люди в опаленных белых халатах. Опустив на землю ещё одного спасённого, Руди прыткой чёрно-рыжей тенью метнулся обратно в синее пламя. Ему помогал Генри. Я хотела было присоединиться к ним, но стоило мне сделать шаг, как ноги подкосились, и я бессильно рухнула на землю. Не без горечи ощущая свою бесполезность, я так и осталась лежать, устремив взгляд в бездонное чернильное небо. Неизвестно, сколько пришлось так лежать, но в памяти начинали болезненно проступать последние события…
– СТОЙ! – раздалось где-то неподалёку.
Я резко поднялась и увидела, что Генри схватил Руди, как раз собирающегося броситься снова в горящие лаборатории, и оттащил в сторону.
И как раз вовремя: что-то прогоревшее с треском разломилось, и потолок коридора, ведущего вниз, грохоча, обвалился вниз. Сноп фиолетовых и белых искр взметнулся до самого неба, слившись со звёздами, и синее, багровеющее пламя, радостно перекинулось на первый этаж замка.
– Надо уходить! – крикнул Генри Патиенс, но Руди, ошалело глядящий на огонь, не слышал ни слова.
– Там мой брат… – едва шевеля пересохшими губами проговорил мальчик
Он бессильно опустил голову, кусая губы.
– Ты сделал всё, что мог, – Генри положил ему руку на плечо.
– Пора уходить, – ещё раз повторил Генри и, бережно подняв с земли какой-то чёрный сверток, прижал его к груди и побежал прочь, крикнув нам с Руди: – Не отставайте!
Не знаю, как хватило сил добраться до замка. На опушке леса Генри расправил крылья и, подхватив нас с Руди, понёс прочь. Я старалась не думать, что он несёт в том чёрном свёртке. Ворота открыл Хьюго, голова которого была перемотана бинтом. Тут же невесть откуда появился всклокоченный Марк Вунд, весь на нервах, и Синтия Вэн, растерянная и тихая, и Барбара Дефенди, единственная, пожалуй, у кого оставалась голова на плечах.
У нас было что обсудить.
Глава 21
Всё иначе
Дверь в башню Бронислава теперь была всё время открыта – некому больше было запереть её изнутри. Гроб, тот самый, который раньше был кроватью, стал служить по назначению.
– Дядя, у нас же нет секретов?
– Да.
– Вы… , эм, вы зачем в гробу вообще спите?
Он посмотрел на меня растерянно, а потом неловко засмеялся:
– А, это… ещё одна из моих странных идей, когда мне было семнадцать.
Он потёр пальцем переносицу и объяснил:
– Я подумал: я же никогда не умру, но однажды я всё-таки погружусь в сон. Спят вампиры традиционно в гробах, потому что так меньше вопросов. Относительно существования во сне моя активная жизнь составит очень маленькую часть. Следовательно, я большую часть жизни и так проведу в гробу, так что мне нужно привыкать к нему уже сейчас.
Это было странное, но не лишённое логики рассуждение.
– И как там?
– Жестковато, – признался дядя, – но привыкаешь. К тому же, он у меня чуть больше по размеру, чем положено, так что я могу даже ворочаться во сне.
Воспоминания. Воспоминания преследовали меня во всех уголках замка. Ведь это был его замок.
– Я не верю, что он умер, – повторяла я.
Я говорила это всем. Барбара не отрицала, но и не соглашалась:
– Мы действительно пока не можем сказать наверняка. Нужно, чтобы его осмотрел врач. Единственный врач, который у нас есть, сейчас не может прийти.
Гарт Вэн. Ну конечно.
– У него на работе очень сложный случай, – растеряно объяснила Синтия. – Но он обещал приехать так быстро, как только со всем разберётся.
Таким образом, мы были в подвешенном состоянии. Вернее, наверное, это относилось только ко мне: все остальные, кажется, считали дядю однозначно погибшим. Я стояла над ним в его башне и пыталась разглядеть хоть какие-то признаки жизни. Хьюго – держался молодцом и даже не простудился – потрудился умыть Бронислава и одеть его в красивый костюм.
– Почему бы тебе не открыть глаза? – сердито спросила я у дяди.
– Ева…
Я резко обернулась. У входа в комнату стоял Генри Патиенс. Он подошёл очень тихо и незаметно. После нашего возвращения из лабораторий Питиблов, Генри стал, как ему и положено, хозяином в замке. Он распоряжался всем, и даже разрешил Руди остаться.
– Я не верю, что он умер, – заявила я, глядя своему пра-пра в лицо. Тот покачал головой.
– Это странно? – переспросила я.
– Дитя, мне просто тяжко смотреть, как ты страдаешь. Но если я что-то и понял за века существования, так это то, что твоя скорбь – это обратная сторона твоей любви.