Месяца три все шло гладко. Почти каждый выходной, если не в наряде, я у ней. Однажды она заявляет, что беременна. У меня шок. Не знаю, то ли радоваться, то ли плакать. Гнал аборт делать, та, ни в какую. Мол, буду рожать. Хочу ребенка. Я психанул. Думаю, черт с ней, брошу девку. Решил больше не встречаться. Как раз на смену в Шпандау заступили. Весь месяц караулы, дежурства сплошняком. К концу месяца такая тоска навалилась. Жуть! Никогда такого не было. Ни до, ни после. Из рук все валится. Злющий стал, будто кобель цепной. Себя боялся. Думаю, не дай бог сорвусь, покалечу или убью кого-нибудь.
Еле дождался, пока смена кончится. К командиру подмазался, чтобы увольнительную дал. К Марте бежал вприпрыжку. В магазин влетел. Покупатели по сторонам, как мыши, шмыгнули. Сердце из глотки выпрыгивает. У Марты слезы в два ручья. Она думала, что больше не свидимся. Понял тогда, без нее не будет жизни. Тогда в первый раз пришла думка насчет свалить. Марте только намекнул, сразу ухватилась.
При следующей встрече она рассказала, что связалась с родителями. Хотя границу с Западным Берлином закрыли, но щелки, видно, имелись. Стены еще не было. Родичи звали к себе. На первое время у них перекантоваться. Обещали, на работу помогут устроиться. Я в отказ. Страшно стало. Куда, думаю, бежать. В армии плотно мозги пудрили. Мол, в Западном Берлине одни фашисты. Русских ненавидят, наших солдат убивают и прочую лабуду. Плюс по-немецки говорил плохо. Пока с Мартой путался, попрактиковался, но без особых успехов.
Рассказ прервал Игорь:
– Дядюшка, ну ты, блин, даешь! Прямо «Повесть о бледной луне». Давай-ка на секунду прервемся. Сделаем паузу, выпьем водочки. Как говорится, не дай себе засохнуть! Кстати познакомься – мой товарищ и земеля Георгий. По глазам вижу, он тебе понравился. Вот и ладушки. Пьем за земляков!
Выпили. Водка свинцом осела в желудке. В затуманенное сознание приглушенно проникали рваные звуки. Лео говорил, но его слова сливались в мерный рокот, который накатывался на меня. Я провалился в сон.
Чудилась всякая ерунда. Эсэсовцы в рогатых касках мчались на велосипедах, паля из «шмайсеров». На холме высилась старая крепость с красным флагом на шесте. Я карабкался по стене. Затылок леденел от осознания пропасти подо мной. Красноармейцы в буденовках вскидывали карабины, целясь в человека на стене. Вот-вот будет залп. С ужасом я понимал, что стреляют в меня. Но залпа нет. С небес валился ливень. Вода заливала такси. Ее так много, что машина медленно уходила в черную воду, не выключив фары. Игорь отбивался детским зонтом от огромной овчарки. Собака сбивала с ног, клыки впивались в горло. И в каждом виденье, фоном, плыло смеющееся лицо красивой женщины.
Звук ворвался вдруг. Будто вату из ушей вытащили. По перепонкам ударили громкие мужские голоса. С трудом вынырнув из омута кошмаров, разлепил глаза. В комнате висел смог плотности взбитых сливок. Хоть ножом режь.
Игорь и Лео, словно играя в вентиляторы, яростно размахивали руками и орали. Слов не разобрать. В ушах тонко звенело, голова разваливалась на отдельные части, глаза слезились. Хотелось спрятаться под ватное одеяло или убить кого-нибудь.
Продолжая вопить, шеф, молодым козликом, подскочил к висевшим на стене мечам. Схватив один, он принялся им размахивать с ловкостью новобранца, стараясь рубануть Лео по голове. Дядюшка не мечтал получить железякой по кумполу. Загородившись столиком, он вдоль дивана метнулся к оставшейся на стене амуниции.
Вооружив обе руки, Лео яростно пошел в атаку. Началась бестолковая рубка. Звенели мечи, дребезжал щит, неслась брань. Я тихохонько сидел, вжавшись в диван, понимая, что победа любого будет поражением для меня. Случись что-то с дядюшкой, нас, наверняка, определят в местную кутузку. Если же Лео срубит горячо любимого племянника, все равно хана. Останусь один, как перст.
Общение с немецкой полицией, о суровости которой был наслышан, не входило в мои планы. Куда ни кинь, везде клин. Правда, в душе теплилась надежда, что родственнички вскоре устанут лупить друг друга и угомонятся. К счастью, так и случилось.
Погремев железом минут пятнадцать, выкинув пару-тройку несуразных кульбитов и неловких выпадов, они напрочь сбили дыхание. Стояли в позиции боевых петухов: взъерошенные, красные, потные, переводя дух. Зазубренные клинки мечей бликовали сквозь развалы табачного дыма.
– Значит я фашист? – прорычал Лео, прикрывая грудь избитым щитом. Игорь был настроен более миролюбиво:
– А я, что, комиссар, что ли? Да и хрен с ним! Хоть гиппопотам. Русские мы, дядюшка, русские. Давай лучше выпьем! Во, гляди, братан проснулся.