– Слушай, куркуль недорезанный, хорош копаться. Доставай пузырь. Про колбасу с хлебом не забудь. Есть у тебя. Отсюда чую, как пахнет. Не томи.
Тяжко вздохнув, Юра принялся вынимать запасы. Первой появилась водка. Следом завернутое в мятую фольгу сало; потом хлеб в плотной бумаге; пара головок лука; тройка поддавленных яиц; спичечный коробок с солью; кольцо «Краковской» в линялой газете. Игорь подбадривал:
– Давай, давай, не тушуйся! Чего один-то пузырь достаешь? Тягай пару, чтобы два раза не лазить. А лук на кой хрен? Водка с луком – это термоядерная смесь, в радиусе десять метров убивает все живое. Короче, лук сам ешь. Нас уволь. Что ж яйца такие мятые? Свои небось аккуратно носишь? Эх, хе-хе, крестьяне.
Пока сервировался стол, шеф смотался к проводнице за стаканами. И вот нарезано прозрачными пластинками сало, толстые ломти хлеба горкой теснятся с краю, очищенные от скорлупы яйца ритмично покачиваются, запах настроганного лука щиплет глаза, аромат краковской колбасы заливает рот слюной, стаканы наполнены ровно на два пальца. Все готово. Нужен тост! И он прозвучал. Игорь, взяв стакан, тоном завзятого тамады произнес:
– Давайте, други, выпьем за то, чтобы у нас все было, а нам за это ничего не было!
Тост нам понравился. Мы постигли глубинный смысл, оценили иронию подтекста. Сдержанно, по-мужски, улыбнулись. И дружно выпили. Теплая водка – это не только неприятный запах и отвратительный вкус. Она обжигает пищевод, быстро дурманит голову.
– Хорошо пошла, – блаженно улыбнулся Игорь. Юра кивнул. Не спеша, стали закусывать. Молча жевали под перестук колес. Шеф и трезвый молчуном не слыл, а выпив тем более:
– Слышь, Юрок, ты бы рассказал какую-нибудь крестьянскую байку или анекдот.
– Дак, мне в голову ничего не лезет. Какие в деревне анекдоты?
– Ну, историю поприкольнее, – настаивал Игорь.
– Поприкольнее? Смешную, что ли?
– Навроде того.
– А про городских пойдет? Тогда слушайте. К нам прошлым летом артисты приезжали из города. В клубе спектакль показывали.
– Смешная история? – уточнил шеф.
– Вроде да. Все смеялись, – неуверенно подтвердил Юра.
– Тогда валяй. На безрыбье и сам раком станешь, – смилостивился Игорь, – давайте еще по одной. Чтобы горло не засыхало.
Я плеснул каждому на дно стакана.
– Ты, что капаешь, как котенку? – возмутился шеф, – водка считай, что дармовая. Не выпьем, придется выбрасывать. Лей по половинке!
Чтобы не злить, я поспешил исполнить желание. Вернув опустевший стакан на столик, Игорь вспомнил:
– Ну, Юрок, бухти, как космические корабли бороздят Большой театр.
– Какие корабли? – опешил Юра.
– Это я шучу. Рассказывай байку. Не тяни.
Юра глубоко вздохнул, будто собрался нырять, и начал:
– Дело было под ноябрьские праздники. Зима рано навалилась. В первых числах снег лег. Наш клуб – лучший в районе. Если в райцентр какие артисты приезжают, то и к нам обязательно. В тот раз, в честь праздника, спектакль про революцию привезли. Народу в клубе, как конопли под забором, – Юра прищурился, вспоминая.
– Места свободные остались только в первом да в последнем ряду. Если в конце сидишь, ни черта не слышно. А впереди все начальство устроилось. Председатель, парторг, – рассказчик приосанился, изображая руководство, – агроном, передовики и прочая. В общем, все начальство колхозное.
Народ уж привык, что городские завсегда припаздывают. Причем, что характерно, чем цветастее название богадельни, тем больше со временем грубят. Мне знающие люди объяснили, мол, это для того, чтобы зал полным набрался. А, я думаю, – шмыгнул носом наш попутчик, – это просто бардак и разгильдяйство. Но дело третье. Народу набежало полным-полно. Даже в первый ряд набились. Только одно местечко осталось. Рядом с бригадиром. Он для своей бабы придерживал. Она, видать, на хозяйстве задержалась. Может, еще по какой надобности. Бригадир сам фигурой не велик. Мне до уха будет. До середки. Женка – тетка большенькая. И спереди, и сзади. Фигуристая, – изобразил он руками волнующие изгибы.
– В тот раз артисты, видать, торопились. По времени начали. Нормальный такой спектакль. Про то, как красные с белыми воевали. Доходит дело до того, что беляки комиссара словили. Привели в штаб. Комиссар – паренек совсем молоденький. Беляки его допрашивают, он молчок. Бьют – ни гу-гу. Тогда офицер дает команду, чтобы расстреляли комиссара. Солдаты подвели того к краю. Будто к обрыву. Комиссар перед смертью последнее слово сказать хочет. В зале тишина. Парняга встал, будто Ленин на броневике. Кепку в руке зажал, в грудь воздуха набрал и …