Стоя перед нами с видом коменданта лагеря для военнопленных, обращающегося к шеренге узников, дядюшка начал говорить. Но в своей полной угроз и страшных обещаний речи он, обходя молчанием оскорбление, нанесенное Наполеону, напирал в основном лишь на то, что кто-то испакостил дверь.
Когда дядюшка сделал паузу, воцарилась пугающая тишина. Неожиданно голосом, никак не соответствующим его высокому росту, дядюшка завизжал:
– Я спрашиваю, кто это сделал?
И снова мы исподтишка посмотрели на Сиямака. На этот раз дядюшка перехватил наши взгляды и вперил свой гневный взор прямо в Сиямака. Тут случилось непредвиденное. (Мне, право же, стыдно об этом упоминать, но надеюсь, что необходимость правдиво излагать факты послужит оправданием моей откровенности.) Сиямак от страха написал в штаны и заикающимся голосом стал просить прощения.
Когда виновный понес наказание как за свое основное преступление, так и за преступление, совершенное в ходе следствия, и, заливаясь слезами, поплелся домой, остальные дети двинулись следом за ним. Мы уходили в полном молчании. Это объяснялось, с одной стороны, робостью перед дядюшкой, а с другой – данью уважения и сострадания к мучениям, выпавшим на долю Сиямака, причем в большой степени по нашей же вине.
Рыдая, Сиямак жаловался своей матери на дядюшку. Та, хотя и догадывалась, о ком из родственников идет речь, все же спросила:
– Какой дядюшка?
И несчастный мальчишка, не задумываясь, выпалил:
– Дядюшка Наполеон!
Мы оцепенели от ужаса. Прозвище, которым мы давно между собой наградили дядюшку, впервые было произнесено вслух в присутствии взрослых.
Конечно же, Сиямак еще раз получил по заслугам, теперь уже от собственных родителей, но зато мы вздохнули с облегчением, потому что давно задыхались от нетерпения произнести дядюшкино прозвище во весь голос.
Дядюшка с юных лет поклонялся Наполеону. Впоследствии мы узнали, что в дядюшкиной библиотеке были собраны все книги о Наполеоне, вышедшие в Иране в переводе на персидский и даже на французском (дядюшка немного знал французский язык). Да и вообще, на его полках не было ни одной книги, так или иначе не связанной с Наполеоном. О чем бы ни заходил разговор: о науке, литературе, истории, юриспруденции или философии – дядюшка непременно умудрялся процитировать какое-нибудь изречение французского императора. И так уж получилось, что большинство родни под влиянием дядюшки считало Наполеона величайшим философом, математиком, политиком и даже поэтом.
Во времена Мохаммада Али-шаха[5] дядюшка состоял в жандармерии и вроде бы дослужился до подпоручика. Все мы сотни раз слышали дядюшкины рассказы о его боевой деятельности и о борьбе, которую он вел в ту пору с разбойниками и мятежниками.
Мы, дети, дали каждой из этих историй свое название: например, «Рассказ о битве при Казеруне», «Рассказ о битве при Мамасени» и так далее. Первые несколько лет эти рассказы сводились к повествованию о стычках дядюшки, командовавшего пятью-шестью другими жандармами, с горсткой разбойников и грабителей, орудовавших близ Казеруна или Мамасени. Но со временем число противников росло, а стычки превращались в кровавые бои. Так, если в ранних рассказах дядюшку вместе с пятью жандармами взяли в окружение около Казеруна двенадцать разбойников, то года через два-три стычка при Казеруне превратилась в дядюшкином изложении в кровопролитную битву, в которой четыре тысячи разбойников – конечно же, подстрекаемых англичанами, – окружили сто пятьдесят жандармов.
И лишь много позже, когда мы были уже достаточно знакомы с историей, нам стало понятно, что в результате крепнущей симпатии дядюшки к Наполеону эпизоды при Казеруне и Мамасени не только разрослись до головокружительных масштабов, но и обрели явное сходство с битвами Наполеона; рассказывая о Казерунской кампании, дядюшка точно описывал битву при Аустерлице и даже без всякого стеснения упоминал о вводе в бой пехоты и артиллерии. А еще мы узнали, что после того, как в Иране жандармерия была реорганизована, ветераны получили ранги, соответствующие их способностям и знаниям, а поскольку дядюшка был мало сведущ в той области, в которой сам он претендовал на гениальность, ему пришлось уйти в отставку в одном из низших чинов.
Итак, началась вторая бесконечная ночь. И снова передо мной – черные глаза Лейли, ее ласковый взгляд. И снова тринадцатилетнего мальчишку одолевают путаные беспокойные мысли. И снова я ищу ответ своим догадкам, но теперь меня мучает еще и новый вопрос: «А вдруг и Лейли в меня влюблена?» О господи, сжалься надо мной! Если влюбился только я, то остается хоть какая-то надежда на спасение, но если и Лейли…
Даже в то время, пока мы стояли в тревожном ожидании пред дядюшкиными очами, и никто из нас не был уверен, что дядюшка сумеет правильно дознаться до истины и свершит свой суд справедливо, даже тогда я то и дело ловил на себе взгляд Лейли или чувствовал, что она на меня смотрит.
Теперь передо мной возникла новая проблема, которую следовало срочно решить, – что лучше: безответная любовь или взаимная?
Кого же мне об этом спросить? С кем посоветоваться? Вот если бы Лейли была сейчас рядом… Нет, вне всякого сомнения, я влюбился – иначе с чего бы мне так хотелось, чтобы Лейли была рядом? Надо бы кого-нибудь обо всем этом порасспросить. Но кого?
5
Мохаммад Али-шах – шах из династии Каджаров. Правил с 1907 по 1909 г. Под непосредственным руководством Мохаммада Али-шаха был осуществлен контрреволюционный переворот 28 июня 1908 г.