Бедняга Насер оль-Хокама очень разволновался. По его дрожащему голосу я понял, что отец успел расписать ему мрачные последствия укрывательства Дустали-хана.
С озабоченным и хмурым лицом доктор поспешил к себе домой, а отец притаился в засаде у калитки, поджидая появления Дустали-хана.
Прошло, наверно, с полчаса. Вдруг отец привстал, высунул голову в калитку и тут же выскочил на улицу. Я было собрался за ним, но не успел, потому что во двор вошел Дустали-хан, а следом за ним — отец.
Обернувшись в темноту, отец остановил пытавшегося войти во двор доктора Насера оль-Хокама:
— А вы, доктор, идите отдыхайте. Даст бог, все уладится.
Потом отец повел Дустали-хана в гостиную, где незадолго перед этим совещался с доктором.
Для меня было важно услышать их разговор целиком. Хоть я и не знал отцовских планов, но догадывался, что вряд ли все это кончится добром, как обещал отец.
Пожурив Дустали-хана за то, что он сбежал, отец участливо сказал:
— Какие вы все-таки все дети! Ну разве так можно? Из-за пустяковой ссоры, какие бывают между всеми мужьями и женами, нельзя же бросать жену и сбегать!
— Чтоб я сто лет без такой жены жил! Не жена это, а смерть в юбке!
Отец ласково, словно наставляя ребенка, заметил:
— Милый ты мой, подумай, — сколько лет вы уже вместе прожили. И горе делили, и радость… И дальше вам вместе жить…
В голосе у отца было столько искренней теплоты, что мне даже стало стыдно, что я мог усомниться в его добрых намерениях. Он все так же заботливо продолжал:
— Кто тебя поддержит и ободрит в горькую минуту одиночества? Кроме нее — некому. И ты у нее тоже единственная опора. Она ведь тебе, что ни говори, жена. Она ведь твою честь бережет, верность тебе хранит… Ты небось ведь о том и не думаешь, что бросаешь ее, оставляешь одну, а в это время волки похотливые вокруг дома твоего зубами жадно щелкают!..
Дустали-хан нетерпеливо сказал:
— Дай бог, чтоб эти волки ее и сожрали!
— Ну что ты говоришь, Дустали! Ты б мозгами пораскинул. Люди-то нынче плохие пошли… Ни человечности в них, ни благородства… Я ведь, к тебе как к своему младшему брату отношусь. Хочу до ума тебя довести. Если, не приведи господь, ты ненароком узнаешь, что за время твоего отсутствия кое—что случилось… то помни, жена твоя, бедняжка, в этом не виновата.
Дустали-хан насторожился:
— Вы вроде как что-то мне открыть хотите? В чем дело?
— Сначала поклянись никому не говорить, что ты это от меня услышал.
— Прошу вас, объясните, что произошло!
— Клянусь твоей жизнью и жизнью собственных детей, что если я тебе об этом и расскажу, то только из самых добрых побуждений!
— Но что случилось? В чем дело? Почему вы молчите?
— Когда ты исчез… они распустили слухи, что — типун мне на язык! — с тобой несчастье. Тогда этот князь Асадолла-мирза — потаскун паршивый, наглые глаза, порази его господь! — и говорит, что я, мол, сегодня пойду спать к ханум Азиз ос-Салтане, чтоб она, не дай бог, одна не испугалась!.. Конечно, ханум Азиз ос-Салтане не из тех, к кому грязь пристанет, но ведь соседи…
Дустали-хан с минуту помолчал, потом срывающимся от ярости голосом переспросил:
— Князь сегодня пошел ночевать в мой дом? К моей жене?
— Да ты не волнуйся!.. Князь он ведь тоже не такой человек, чтобы…
— Не такой человек, чтобы что?.. Я сам боюсь с этим развратником наедине оставаться!. Ну, я этому князю… ну я… ну…
Отец усадил Дустали в кресло, чтобы тот дал ему договорить.
Я, ошеломленный, какое-то время не мог прийти в себя и стоял как истукан. Это уже становилось опасно. Отец в своей ненависти к дядюшке и его семье шел на все. В голове у меня тут же созрело решенье, и я опрометью бросился к дому Дустали-хана.
Прибежав, я изо всех сил забарабанил в ворота. Почти тотчас мне открыла сама Азиз ос-Салтане. Я влетел во двор. Азиз ос-Салтане была одета в кружевную ночную рубашку, а из окна высовывалась голова Асадолла-мирзы, пытавшегося разглядеть, кто пришел.
Я бросился в дом. Азиз ос-Салтане с криком погналась за мной.
— Чего тебе надо? Что случилось? В чем дело?
Прибежав к Асадолла-мирзе, я, тяжело дыша, сказал:
— Дядя Асадолла, быстро удирайте отсюда! Отец нашел Дустали-хана и сказал ему, что вы сегодня ночуете у ханум.
Асадолла-мирза секунду ошарашенно смотрел на меня, потом ринулся к креслу, на которое бросил свой пиджак и галстук-бабочку, и, напяливая пиджак, забормотал:
— Моменто, моменто! Сейчас придется давать отпор этому ишаку!
Азиз ос-Салтане взяла его за локоть:
— Я сама с ним разберусь! Не бойся!
Я с беспокойством сказал:
— Ханум, пусть уж он лучше бежит. У Дустали-хана от гнева глаза на лоб вылезли!.. А где помощник инспектора? Вы ему скажите, что, если Дустали-хан сюда придет, пусть он ему ничего не говорит.
— Я его послала на базар, купить кое—что попросила.
Торопливо пристегнув бабочку, Асадолла-мирза сказал:
— Азиз-ханум, и не передать моего сожаления… Даст бог, как-нибудь в другой раз увидимся.
В эту минуту в ворота дома заколотили.
— Ой, господи, что же делать? Пришел! — Азиз ос-Салтане в тревоге огляделась по сторонам.
Асадолла-мирза тоже совершенно растерялся и начал искать, где бы спрятаться. Мне в голову пришла спасительная мысль. Я предложил:
— А может, вам через крышу убежать?
— Верно, Асадолла! Беги!
Держа в руке туфлю, шнурок которой никак не хотел развязываться, Асадолла бросился к лестнице, ведущей на крышу. Я побежал за ним. Выпустив нас, Азиз ос-Салтане закрыла за нами дверь и пошла к воротам, которые дрожали под непрестанными ударами молотка.
Еще через секунду со двора донесся рев Дустали-хана:
— Где этот развратник?.. Где этот бесчестный негодяй?
Асадолла-мирза шепотом заметил:
— Ну у него и глотка!.. А тебе спасибо, что спас меня от этого медведя! Теперь я у тебя в долгу.
Между тем во дворе все громче орал Дустали-хан и истошно визжала Азиз ос-Салтане. Она клялась памятью Великого Праотца, что все это вранье, а Дустали-хан, рыча, обыскивал комнату за комнатой. В это время в ворота снова постучали. Азиз ос-Салтане настаивала, что нечего отворять, говорила, что это наверняка пожаловал какой-нибудь поздний гость и он не даст им спать, но Дустали-хан, по-прежнему горя от возмущения, открыл ворота и оказался нос к носу с практикантом Гиясабади.
Практикант, едва ворота открылись, выпалил:
— Ханум, того вина, которое вы просили, не было. Я вот это купил… Постойте-ка, а где же Асадолла-хан?.. А? Где он? Куда он ушел? Быстро, немедленно… Отвечайте!
Распластавшись на крыше, Асадолла-мирза пробормотал:
— О святой Али!.. Бежим! Дело дрянь!
Во дворе хором вопили Дустали-хан, Азиз ос-Салтане и практикант Гиясабади, а мы, согнувшись пополам, крались по крыше. Уже перебравшись на крышу соседнего дома, мы услышали, как заходила ходуном дверь, через которую нас выпустила Азиз ос-Салтане. Дустали-хан кричал:
— Ключ!.. Куда ты спрятала ключ?
Мы опрометью перебежали еще через две крыши и оказались в тупике — дальше нужно было пройти по очень узкой стене. В темноте мы метались в поисках безопасного пути, как вдруг чей-то бас словно пригвоздил меня к месту:
— Ах ты ж подлец! Воровать забрался!
Я обернулся. Чья-то огромная тень сгребла в охапку Асадолла-мирзу и подняла его над землей. Князь, не успел и пикнуть, как его по лестнице стащили, с крыши во двор. Я побежал туда же. Когда во дворе вспыхнула лампа, я узнал в похитителе князя мясника Ширали, а Ширали в свою очередь немедленно узнал Асадолла-мирзу. Он осторожно опустил князя на землю и сказал: