— И у нас в Дягимай ягодки не хуже ваших, уж вы не выхваляйтесь, — не выдерживает самолюбивая Рута Бутгинене.
Самое время и Андрюсу Стропусу сказать ответный тост. За замечательные традиции соцсоревнования, за хлебосольных хозяев, за руководителей обоих районов — глубокоуважаемого товарища Даниелюса Гириниса и Аполинараса Малдейкиса, оказавшего нам большую честь своим присутствием за этим столом.
Все выпивают стоя. Малдейкис снова кивает во все стороны, отхлебывает из рюмки (на сей раз до половины) и медленно садится, как бы нечаянно задев рукой бедро Юргиты.
— Ой, извините… ради бога, извините… Прошу прощения, — вполголоса повторяет он, виновато потупив взгляд.
После пятого тоста (на стол уже поданы и горячие блюда) все навеселе.
— В прошлом году не хватило сантиметра, чтобы положить ваш «Передовик» на лопатки, — уверяет Юркшайтиса Стропус, навалившись на стол. — Только одного сантиметра…
— Да брось ты, Андрюс… Оба колхоза, можно сказать, идут ноздря в ноздрю, нечего мелочиться, — добродушно приговаривает Юркшайтис. — Если кто-то тебя и превзошел, то разве что я своим брюшком.
— Нет, нет, не хватило сантиметра, — не сдается Стропус. — Но нынче у нас другой разговор пойдет, товарищ Юркшайтис. Разве я не прав, товарищ Бутгинене?
— Да чего с ними долго разговаривать, — хорохорится Рута, удобно устроившись справа от Стропуса. — Не будь у вас такого благодетеля-покровителя, как ваш бывший председатель колхоза товарищ Багдонас, мы бы вас давно обскакали. Он ваш колхоз за своей теплой пазухой держит, вот он где, этот сантиметр.
— Не поминайте имени господа всуе, товарищ Бутгинене, — вежливо предупреждает Юркшайтис. — Ваш колхоз тоже получает все, что ему нужно. Стропус умеет постоять за себя. Так что не жалуйтесь. Не подкидыши, нет. Положим, нас кто-то и держит за теплой пазухой, как вы здесь изволили безответственно выразиться, но такие стройки, какие затеяли вы, нам уж точно не под силу. Два животноводческих комплекса, Дом культуры… Колоссально! — добавил он по-русски.
— Какой Дом культуры? Кто его строит? — Стропус искренне возмущен слухами, распространяемыми легковерами. — Может, когда-нибудь мы его и построим, но пока он существует только на бумаге и в чьем-то горячечном воображении.
— Увы, это правда, товарищ Юркшайтис, только на бумаге, — вдруг вмешивается задетая Юргита. — Ибо товарищ Стропус убежден, что людям достаточно и того, что остается от четвероногих.
— Ах, уж эти мне журналисты! — Стропус снисходительно усмехается, прикрываясь улыбкой победившего праведника. — Несколько капель чернил, два-три листа бумаги — и статья готова. А если на машинке, то небось и того проще. А на строительство Дома культуры тысячи нужны, сотни тысяч. Я уже не говорю о таких вещах, как получение стройматериалов, рабочая сила и прочее. Вот когда у нас появятся лишние денежки и энергия, тогда, может, и возьмемся за такую стройку.
— А вы, черт подери, упрямец, товарищ Стропус, — говорит Малдейкис, решительно став на сторону Юргиты. — Если не ошибаюсь, уже год прошел, как проект утвердили, а вы и пальцем не шевельнули.
— Пошевелим, товарищ секретарь, придет время — и пошевелим, — упивается собственным великодушием Стропус. — Время жить, время умирать, как писал Ремарк.
— Читали? Вы, товарищ Стропус, читаете художественную литературу? — атакует беднягу Малдейкис, стараясь угодить Юргите.
— Все мы в юности горы книг прочитали, — спешит на помощь Стропусу Юркшайтис. — А теперь, если за год одну-другую осилишь, то это уже достижение. Счета, отчеты, хозяйственная литература… Заседания, пленумы, сессии… А сколько времени уходит на такие вот застолья? Иногда себя спрашиваешь, кто ты — человек или мячик, который пинают и гоняют из угла в угол…
Кто-то в шутку заметил, что многоуважаемого товарища Юркшайтиса никто сюда, за стол, за уши не тащил. Как, впрочем, и других собравшихся. Могли бы давно сидеть дома у телевизоров или читать книгу, то есть полезно проводить время.
Юркшайтис с этим не хочет согласиться: человек должен тянуться к человеку, иначе отчужденность доконает его.
Аполинарас Малдейкис полностью поддерживает мнение хозяина и прижимается к Юргите, мол, женщина, вот кто убережет нас от отчужденности.
Собравшиеся за столом почтительно кивают, не станешь же перечить секретарю, а Юргита, игриво отстранившись от Малдейкиса, иронизирует, мол, феминизирующемуся мужскому роду ничего не остается, как с грустью вспоминать те времена, когда мужчина был прибежищем для женщины, а не наоборот.