— Наш сын сам выберет себе профессию, — сказал я однажды. — Откуда ты знаешь, может, он будет ученым, как мой брат Повилас, или, может, поступит на журналистику?
— Если и поступит, то только не здесь, не в этой провинции, — отрубила Фима. — Сыну нужен простор. Я его здесь, в этой вашей клетке, не собираюсь держать!
— В нашей?
— Да, в вашей!
— Чего ж ты сама в эту клетку?..
— Разве я одна? Вот и Вадим Фомич тоже… Без нас вы бы давно здесь ножки протянули…
Не помню, что я ответил. Знаю только, что вмешался Вадим Фомич и как бы подлил масла в огонь. Оба мы слушали, как Фима разоряется, — Вадим Фомич сердито, пристыженно, а я терпеливо, потому что к таким ее выпадам давно привык. Она не понимала, что, смешивая с грязью то, что для меня свято: обычаи моих отцов, культуру, историю — раз за разом рубила сук, на котором сидела сама.
Вадим Фомич не выдержал:
— Полноте, Ефимья Никитична, мне стыдно вас слушать.
— Давайте не будем слишком добренькими, нечего приписывать свои заслуги другим. Кто кровь за других проливал, кто от фашизма освобождал, как, скажем, мой отец и оба старших брата, наконец, вы сами, Вадим Фомич, а кто в это время в окошко спокойно поглядывал, ждал, чем это все кончится… Нет, Вадим Фомич, так не годится…
— Все советские народы ковали победу, Ефимья Никитична, все…
— Может, кто-то и ковал, только не мой муж со своими… — Фима презрительно махнула рукой.
— Для того чтобы нас другие уважали и любили, мы должны платить такой же любовью и уважением, — сказал Вадим Фомич. — Когда находишься у соседа в гостях, то и вести себя подобает как гостю, незачем указывать хозяину, где он должен в своей избе стол поставить, как его накрыть и чем угощать. Может, нам с вами и смешно, что он хочет разуться во дворе или в сенях за дверьми, но оставим ему это право…
Фима отрезала, что нечего мириться с «их» дикими обычаями и, обозвав Вадима Фомича птицей, гадящей в собственное гнездо, выскочила из комнаты, оставив нас одних за столом.
Мы оба долго молчали.
— Если бы вы друг друга любили… — наконец промолвил Вадим Фомич. — Любовь все сплавляет воедино.
— Да, — сказал я, боясь вздохнуть. — Самая большая вина в этом — моя: в нужный момент твердости не проявил. Мне стыдно признаться, но чем дальше, тем больше убеждаюсь, что женился-то я из страха, шума испугался, Фима грозила поднять его, думал, повредит моей карьере. Хотя, с другой стороны, ни я сам, честно говоря, не думал, ни вы, Вадим Фомич, наверное, не предполагали, что у меня задатки карьериста… Как бы там ни было, я презираю себя за этот поступок и никогда себе этого не прощу.
— Не простите? Ну и что? Разве вы будете счастливы от угрызений совести? — спросил Вадим Фомич. — Вообще-то я не сторонник разводов, но иногда они — единственный выход. Конечно, никто не гарантирует, что разведенные свое счастье найдут, но у них хотя бы больше возможности искать его. А счастливая семья — это залог счастливого общества.
Этот вывод показался мне логичным, и я не мог с ним не согласиться.
В тот же вечер Вадим Фомич откланялся, хотя собирался уехать только на другой день вечером. На прощанье он крепко пожал мне руку и, обняв, поцеловал в обе щеки.
Меня просто поразила неожиданная его сентиментальность. Я успел сказать ему, что мне было бы приятно видеть его почаще в своем доме, и пригласил его на именины моего младшенького, которые должны были состояться через месяц. Вадим Фомич обещал, но слова своего не сдержал, прислал письмо, в котором, передав свои добрые пожелания имениннику, коротко и невнятно объяснил, почему не может приехать. Не приехал Вадим Фомич и на районный праздник урожая, который для него всегда был хорошим поводом навестить нас. Правда, зимой он раза два наведывался — на охоту и на подледный лов рыбы, но останавливался в гостинице: зачем, мол, доставлять лишние хлопоты Ефимье Никитичне. Короче говоря, встречи наши стали реже, хотя каждый раз, когда я бывал в Вильнюсе, Вадим Фомич с той же искренностью, что и раньше, звал меня в гости, к себе в дом, где меня всегда встречали тепло и радушно.
Так прошло несколько лет.
Однажды жарким летним днем Вадим Фомич неожиданно позвонил в двери нашей квартиры. Я не удержался, даже вскрикнул от радости, но гость остудил мой пыл, сказав, что приехал ненадолго, только попрощаться в связи с переводом на работу в другую республику.