III
Унте зажмуривается, горестно качает головой, тихонько ругается. Злополучный потолок! Может, только Ляонас Бутгинас не поднял бы его на смех, расскажи ему Унте, какая чертовщина мерещится в собственной спальне. Ну не спятил ли он? В самом деле, чего вчера не остался обедать у брата, чего потом наклюкался, чтобы погасить пожар, пылающий в его душе?
Унте дотягивается до брошенной на подоконник книги — четвертый раз сегодня принимается читать, но даже страницу не одолел.
— Все дрыхнешь? — спрашивает Салюте, просунув голову в дверь кухни. — Уже за полдень. Пора мне на ферму свиней кормить.
«Мог бы помочь, но она обязательно отрубит: не надо».
— А свою скотину не забыла?
— Неужто, думаешь, я ждать буду, пока книгу прочтешь?
— Старики все еще сидят…
— Не бойся, не налакаются. Это не ты, — жестко бросает Салюте, стоя уже на пороге.
— Что за чушь порешь? Я тебе что — Стирта, который каждый день под градусом? — злится Унте.
— И ты голову теряешь. Порой не поймешь, какой бес в тебе сидит. И вчера думала — вернешься из Епушотаса и будешь носом землю рыть.
— Мог бы. Повстречался мне один дружок. Пристал: «Пошли в ресторан!»
— Ну и слава богу, что не поддался… Может, говорю, образумишься…
Унте минуту-другую молчит, уткнув нос в книгу. «Ах, скорей бы она отправилась свиней своих кормить…»
Не дождавшись, пока за Салюте закроются двери, Унте выдыхает:
— А все-таки я добьюсь своего. Дом культуры будет светить на весь Епушотасский район, как храм божий, а Жгутас-Жентулис не дождется памятника.
— Дай-то бог, — усмехается Салюте. — А не повторится ли история с фабрикой: бегал, носился как угорелый, орал на весь свет, баламутил воду, а что вышло — пшик?
— Вперед не забегай, фабрику еще не построили, — сердится Унте: кому приятно, когда о неудачах напоминают.
— Не построили, так построят.
— Поживем — увидим…
— Может, взорвешь ее? — не унимается Салюте. Ей доставляет большое удовольствие дразнить мужа.
— Чего язык распустила! Марш скорей к своим свиньям — мне пора штаны надевать!
Салюте обиженно хлопает дверьми кухни, а Унте все еще валяется в постели, пытаясь заглушить нахлынувшую обиду. Вот тебе и баба! Вот тебе жена! Послушаешь ее и невольно к рюмке потянешься…
— Сегодня у Мармы горячий денек, — доносится голос отца. — Суббота. Почитай, половина Дягимай в баню нагрянет.
— Банщик, видать, тертый калач, — бормочет Григас.
Унте смотрит в книгу, ничего не соображая, потом швыряет ее на подоконник и вдруг сбрасывает с себя одеяло. Наспех натягивает штаны, влетает в одной сорочке на кухню, а оттуда, умывшись холодной водой, чешет назад в спальню — одеться как следует. И снова возникают видения детства: расписанное морозными узорами окно, летчики Дарюс и Гиренас возле своей «Литуаники» на фотографии, заливистое пение кочета и ленивый лай собак.
Старики все еще белят усы пивной пеной. На щеках — багрянец, на душе хорошо, и хмель нисколечко не берет.
— Спишь до обеда, как граф какой, — незлобиво язвит отец. — Может, кофейку с банкухеном?
— На кой такому мужику твой кофеек, — возражает Григас. — Ты пивка ему налей, сыру, копченого окорока отрежь. Посидишь с нами, Унте?
— Сесть-то сядет, вот только встанет ли, — говорит Гиринис, опасливо косясь на сына.
— Раз так, то и впрямь присяду!
— Тебе бы только наперекор… — Гиринис разочарованно и печально качает головой. — Возразить бы только…
— Слышал, тебе у брата вчера не шибко повезло, — говорит Григас, подвинув бокал к Унте. — Даниелюс умный мужик, но, видать, не вник в дело.
— Ум у таких знаете где? В заднице, — ухмыляется Унте. — Всё заседают. — И уже почти жалеет: зачем так о брате при чужом человеке?
— Работа такая, — заступается за Даниелюса Григас. — Без совещаний, без постановлений шагу не шагнешь. А ты, Унте, молодец, что за культуру взялся. И насчет этого памятника голос поднял. Коли уж делать из человека святого, то пусть он и вправду будет святым.
— Вам обоим только и делать, что гадать, кто святой, а кто так себе — блаженный, — перебивает гостя Гиринис. — Ты сына моего не подзуживай, Антанас, он и так, надо или не надо, пускается во все тяжкие.
— Будь у нас Дом культуры — мы бы ого! Город позавидовал бы, — продолжает Григас, не боясь прогневить хозяина. — У кого голова на плечах, тот понимает, что колхозу надо. А то, что Стропус хвостом вертит, не беда, мы его прижмем. Нагрянем скопом и прижмем.