Параллельно шло сразу несколько соревнований, меня тоже воткнули в спартакиаду, и теперь я с ужасом ожидала грядущего дня.
Мальчишки выиграли первое место по футболу среди старших отрядов и расслабленно выдохнули, посмеиваясь над девчонками, которые готовились к стартину (стартинейджер – главный танцевальный конкурс каждой смены, прим.автора), хотя он, как мне сказали, будет только в конце смены. Меня в команду не взяли, да я и не просилась, ведь танцевать я не умею. От слова вообще.
Но Виктория Андреевна вдруг поставила меня участвовать в музыкальном конкурсе. На все мои попытки вразумить и объяснить, что я играю на органе, которого тут нет и в помине, а пианино сломано, она отмахнулась от меня, сказав:
- Что-нибудь придумаем.
Конкурс был через неделю, и я не имела ни малейшего представления, что она планировала придумать.
И каково же было мое изумление, когда ко мне приставили недовольного Захара с гитарой в руке.
- Ты умеешь играть? – удивленно спросила я.
- Немного, - нехотя признался он, почесав затылок. – Я не очень хочу участвовать, скажу сразу. Прямо вообще не горю.
- Да я тоже, - пожала я плечами.
- Петь не буду, - сразу отрезал Захар. – Это на тебе.
- Я не умею петь, - испуганно покачала я головой.
- Придется научиться, - беспрекословным тоном бросил он, и я поняла что спорить с ним бесполезно. Ладно, в школе у нас есть церковное пение, что-нибудь да вытяну.
- Твоя гитара? – кивнула на инструмент, но парень отрицательно покачал головой.
- Сергеича.
- Ясно.
Возникла неловкая тишина, и я оглянулась на реакцию ребят, боясь, что опять будут подшучивать. Но ни кому не было до нас дела. Девчонки репетировали танец, а мальчишки пинали мяч, то и дело норовя попасть в окно и разбить стекла. Лада рисовала декорации, подготавливаясь к спектаклю, который нам тоже предстояло сыграть всем отрядом. Моя роль была малюсенькая, поэтому я особо не переживала.
После недолгих раздумий Захар спросил:
– Что будешь петь?
Тогда я решилась. Достала свой потрепанный пухлый дневник, который вела, и рискнула поделиться песнями, которые написала сама.
- «Я тебя искала по звездам, бредя в неизвестность по лунной дорожке…», - прочитал он. – Серьезно? Ты сама это написала?
Не ожидая подвоха, я кивнула головой, и он громко захохотал, чем вогнал меня в краску стыда. Как же неловко.
- Ладно, пой, если хочешь, - продолжал он заливаться, вытирая слезы с уголков глаз. – Но если меня засмеют на сцене, я тебе адскую жизнь устрою, карлик.
- Не называй меня так!
- Ладно, ладно. Так, что? Ты пишешь песни?
- Ну, так. Это просто хобби, - смутилась я.
- А музыку к ним? – поинтересовался он.
Мне вообще было очень странно вот так сидеть с ним в беседке, обсуждать музыку. Вдруг увидела, какой он был высокий, спортивный и красивый. Глаза у него серые, необычные, с зеленоватыми крапинками вокруг зрачка.
- Музыку не пишу, я же не буду это на органе играть.
- Пожалуйста, не надо, - серьезным тоном попросил он. – А то Бах и Моцарт в гробах перевернутся.
И снова захохотал.
Неужели все так плохо? Я удрученно повесила голову.
Да, все мои песни были о любви, чистой и светлой. Иногда выстраданной. Хоть это чувство мне было еще неведомо. И я действительно искренне думала, что тексты не плохи. До этого момента.
- Дай еще почитать, - протянул он руку к тетрадке, которую я уже забрала и прижала к груди.
- Нет, это личное. – Я была обижена на его слова и доверить такое теперь казалось вселенской глупостью. Он же смеялся!
Но парень шустро выхватил тетрадку и под мои возмущенные вопли залез на скамейку в беседке, громко декламируя слова моих песен.
- «На невесомых качелях любви летела к тебе я навстречу…». – Он опять заливисто засмеялся, пока я прыгала внизу, пытаясь безуспешно вырвать тетрадь.
Девчонки заинтересованно посмотрели в нашу сторону, остановив репетицию. Я тоже встала на скамейку, продолжая прыгать, но он уворачивался и зачитывал громко строки, пока я мечтала провалиться сквозь землю от стыда. Рядом уже собрались ребята, которые тоже все слышали.
- «Сквозь сладкий сон я чувствую губы, что тихо коснулись моих…».
Заливался уже весь отряд, а я не прекращала прыгать на скамейке, не думая о том, что могу свалиться, поскольку все мои мысли и силы были направлены на то, чтобы вырвать тетрадку у этого наглеца и треснуть ею ему по затылку. Как он мог мне понравится всего минуту назад?