— Но как же кровь? — воскликнул я. — Не хочешь же ты сказать, что не осталось никаких следов? Ты должен был заметить пятна на коврах или на мебели…
Конрой отрицательно покачал головой.
— Ровным счетом ничего, — сказал он. — Нигде никаких пятен. Ничто в комнате не указывало на наличие крови, веревок, жаб и желтоватых огоньков. Никаких признаков того, о чем поведал дворецкий.
— Стало быть, дворецкий сошел с ума! Ничто не может исчезнуть бесследно!
— Мне так не кажется, — возразил Конрой. — Думаю, он в здравом уме и видение его было реальным.
— Что же, возможно.
— Он рассказал еще кое-что, — продолжал инспектор, — и по непонятной причине эта деталь потрясла меня до глубины души. По словам дворецкого, когда он открыл дверь, ему почудился незнакомый запах, не слишком неприятный, но тягостный и навязчивый. Вся комната была пропитана им; запах висел в воздухе, подобно плотной завесе.
— Что это был за запах? — спросил я, так как Конрой снова замолчал.
— Тебе доводилось бывать в старых склепах?
— Да.
— В комнате пахло старым склепом. Дворецкий сравнил этот запах с запахом древней гробницы!
Глава третья
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Рассказ инспектора Конроя показался мне настолько невероятным, что я так и ждал: вот-вот инспектор улыбнется и признается, что пошутил. Но беглый взгляд на его лицо, на горящие лихорадочным блеском глаза убедил меня, что он всецело верит в рассказанное, будь эти события реальностью или фантазией.
Надо добавить, что я дружил с Томми Конроем достаточно давно и хорошо знал: когда он так поглощен сколь угодно непостижимой и таинственной историей, в ней всегда обнаружится зерно достоверности и истины.
— Рассмотрим вопрос резонно, Томми, — сказал я. — Предлагаю на время забыть о кровавом повествовании дворецкого и посмотреть на дело с точки зрения возможности, если не вероятности.
— Я начинаю уже верить, что все на свете возможно, — сказал он.
— Мне и самому это мерещится, — согласился я. — В больничных палатах я видел немало странного… Но оставим больницу. Главным твоим подозреваемым мне все-таки кажется дворецкий.
Но Конрой только покачал головой.
— Он этого не делал, — заявил инспектор. — Он никак не причастен к убийству. Готов ручаться жизнью, что он невиновен!
— Почему ты так считаешь? Люди часто угощают полицию дикими россказнями, чтобы скрыть свои преступления.
— Прежде всего, — сказал Конрой, — у него нет мотива, а в такого рода убийствах всегда присутствует мотив. Это никак не убийство, совершенное случайно или в порыве ярости. Убийство это — предумышленное. У дворецкого не было причин убивать судью Маллинса. Он прослужил у судьи более десяти лет, и его преданность хозяину стала притчей во языцех среди прочих слуг и друзей судьи. У меня нет абсолютно никаких оснований подозревать его в убийстве.
— И ты веришь его рассказу?
— Каждому слову. И ты бы поверил, если бы побывал там со мной и увидел выражение полного ужаса в глазах дворецкого, когда я велел ему войти в комнату. Он ничем не напоминал убийцу, ужаснувшегося содеянному. Нет, в его взгляде читался ужас человека, увидевшего нечто кошмарное и недоступное его пониманию, нечто… сверхъестественное.
— Если дворецкий не обманывает, он и впрямь столкнулся со сверхъестественным. А жаба — он сказал что-нибудь еще о жабе?
— Возвращался к ней снова и снова, — сказал Конрой. — По его словам, отвратнейшее создание — зеленое и все покрытое грязными желтыми пятнами.
— Не исключено, что здесь что-то кроется.
— Что именно?
— Не знаю. Но у меня есть чувство, что жаба эта была важнее всего остального, за исключением, возможно, веревки.
— Ненавижу жаб, — заявил Конрой. — У меня от них мурашки бегут по коже.
— Твои предки их тоже ненавидели, — заметил я. — Жабы — уродливые рептилии, и в легендах демонологов они постоянно связываются с дьволопоклонством. Говорят, что на некоторых шабашах ведьм и колдунов средневековой Европы дьявол являлся в образе жабы, и участники шабаша поклонялись этому созданию.
— О Господи! — воскликнул инспектор. — Надеюсь, мне не придется сражаться с дьяволом!
Он помолчал, барабаня нервными и беспокойными пальцами по подлокотнику, и наконец сказал:
— Я знал, что будет совершено убийство, но не мог его предотвратить. Я не знал, кто именно будет убит.
— Как это понимать? — вскричал я.
— Незадолго до полуночи я работал у себя в кабинете, — начал инспектор. — Вдруг зазвонил телефон. Долгое время в трубке слышался один лишь низкий, свистящий звук — не привычный шум телефонной линии, а что-то совсем иное. Я никогда не слышал такого раньше. Могу сравнить этот шум только со звуком, который издает змея, когда скользит по опавшим листьям, хотя треска в нем было поменьше. После раздался голос. Жуткий, таинственный голос, звучащий где-то вдалеке. Я не разобрал, что он говорит, и решил, что дело в плохой связи, но то же время меня охватило непонятное чувство: я был уверен, что что-то здесь не так.