— Похожие на следы от гвоздей?
— Совершенно верно. Выглядит так, словно кто-то пронзил ее ноги гвоздями и затем загнул гвозди.
— Но что все это значит? — требовательно осведомился Конрой. — Откуда у нее на руках и ногах могли появиться подобные раны?
Вместо ответа я освободил лоб женщины от повязки. На лбу также виднелись раны, которые начинались прямо под линией волос и охватывали всю голову. Но раны на лбу не имели никакого сходства с непонятными следами на руках и ногах: они казались обычными порезами или царапинами. Я указал на них.
— Чем можно нанести такие раны? — спросил я у Конроя.
Конрой ошеломленно покачал головой.
— Похоже на обычные царапины, — начал он, — но что-то с ними не так… нет, это не царапины!
— Скажем, отметины, оставленные колючками?
— Колючки! — воскликнул Конрой. — О чем ты?
— Терновый венец, плотно прижатый к коже и закрепленный повязкой вокруг черепа.
— Но при чем здесь тернии? — вскричал Конрой. — Был лишь один человек с терновым венцом на челе! Что ты хочешь сказать? Что это?
— Никто не знает, — ответил я. — Мы столкнулись с чем-то, что человек не в силах понять. Нам остается только гадать и строить предположения. Однако мне кажется…
— Но кто она, эта женщина? — прервал Конрой. — Откуда она взялась? Каким образом пострадала? Разве детективное бюро не расследует дело?
— Детективы из участка — люди практичные и верят только в то, что видят собственными глазами, — сказал я. — А видят они женщину с порезами на руках, ногах и на лбу и потому приходят к логическому умозаключению, что ее сбил автомобиль. Эта теория и легла в основу их расследования. Понятно, они так ничего и не узнали. Врач-интерн, принимавший ее, описал раны пациентки как царапины и следы ушибов. В своем духе, он был прав. С хирургической точки зрения, совершенная чепуха.
— Но с чего бы ранам напоминать следы от гвоздей?
Я снова забинтовал руки и лоб женщины и помог ей устроиться поудобнее. Она равнодушно глядела на меня, выражение лица не изменилось, глаза горели прежним жутким блеском. Время от времени она еле слышно стонала, словно испытывала мучительную, невыносимую боль. Я повернулся к Конрою.
— Нам ничего не известно об этой женщине, — сказал я.
— Мы не знаем ее имени, не знаем, откуда она и кто нанес ей эти раны. Ее нашли в полночь, недели две назад — стояла на коленях, на ступеньках больницы, с залитым кровью лицом, и кровь струилась из ран на руках и ногах. Интерн, который оказал ей первую помощь, рассказал мне, что количество крови никак не соответствовало серьезности ран. Крови было так много, что он стал даже опасаться, не страдает ли пациентка гемофилией, однако осмотр других частей тела показал, что это не так.
Ее внесли в здание и положили на койку; на следующее утро меня попросили осмотреть ее во время обычного обхода. Насколько мне удалось установить, она была полностью здорова, за исключением ран, которые показались мне поверхностными и должны были вскоре зажить. Но никакое лечение, предпринятое нами, не помогало — а мы, не сомневайся, испробовали все, что знаем. Раны оставались все такими же: состояние их не ухудшалось, но и не улучшалось. Даже физические характеристики повреждений оставались прежними.
С тех пор, как женщина попала в больницу, она не произнесла ни слова; не издала ни звука, помимо тихих стонов, что ты слышал. Не прикасалась к пище. Все ее пропитание составили два или три стакана молока, которые нам удалось силой влить ей в горло. Но ее пульс и температура остаются нормальными, и долгий пост, похоже, ничуть ей не повредил. Да и в весе она не теряла: сегодня утром она весила столько же, сколько в ночь, когда ее обнаружили у больницы.
— Почему бы не накормить ее насильно? — спросил Конрой. — Мне казалось, вы всегда так делаете, когда больные отказываются от еды.
— Рано или поздно нам придется это сделать, но мне не хотелось бы так поступать, пока недостаток пищи не причиняет ей очевидного вреда. Правда, если мои подозрения верны, еда ей не поможет. Поправиться она не в состоянии.
— Почему же? — спросил инспектор. — Ничего не понимаю.
— Никто не понимает.
— Знаешь ли ты, как появились эти раны? Что они собой представляют? Что означают?
— Я знаю, что это такое, — ответил я. — По крайней мере, мне так кажется. Но чем они вызваны, не знает никто. Это явления духовные и сверхъестественные. Томми, я считаю, что раны на руках и ногах и на лбу этой женщины — то, что католическая церковь называет стигматами.
Конрой покачал головой.
— Слово-то я слыхал, — заметил он, — но оно мало что для меня значит. Я не слишком религиозен.