Не знаю я, что было дальше, ибо бросился бежать по галерее и спустя некоторое время, что показалось мне вечностью, вдохнул чистый воздух ущелья и увидел с бесконечным облегчением Божие небо над собою, с луною и звездами, ниспосылавшими благотворный и наставительный свет измученному миру, погрязшему во тьме.
Я возвратился в лагерь, разбудил своих спутников и со всею торопливостью мы бежали из того проклятого места к морю. Я и не мечтал теперь овладеть неслыханным сокровищем, что воплощал золотой идол с изумрудными глазами, и в голове моей осталась одна только мысль оказаться по возможности дальше от виденных мною ужасных и нечестивых сцен…..»
На этом завершался касавшийся нашего дела отрывок сочинения. Мы долго сидели в молчании, только Конрой беспрерывно и нервно выбивал пальцами дробь по столу.
Наконец он поднял голову и оглянулся на огромное металлическое изваяние, бесстрастно восседавшее в углу.
— И это, — спросил он дрожащим голосом, — это тот самый идол?
— Да, — ответила Дороти Кроуфорд. — Тот самый идол.
— Поразительно, — медленно проговорил Конрой. — Невероятно! Идол, что своей громадной рукой.
Здесь, в библиотеке старого дома в Грамерси-Парке, посреди гула и суеты величайшего города планеты, нелегко было вообразить, что где-то в мире могут происходить подобные мерзости. Однако на протяжении минувшей недели мы с Конроем видели немало удивительного. Не прошло и суток с тех пор, как предо мной предстало нечто, уродливое и тяжеловесное нечто, которое неуклюже взобралось по лестнице и склонилось затем над постелью раненого старика. И старик это сказал нам, что его изуродовал Куэй — тот самый громадный идол, что на глазах у Малькольма Стюарта ожил в пещере, затерянной в горных твердынях Китая.
— Рассказ Стюарта вовсе не выдумка, — сказала Дороти Кроуфорд. — По крайней мере, большая часть его соответствует истине — хотя идол изготовлен не из золота, и в глазах у него не изумруды. Но это какие-то искусно ограненные драгоценные камни.
— Довелось ли вашему деду наблюдать то, что описывал Стюарт? — спросил инспектор Конрой.
— Да. Он видел, как идол двигался, видел и многие сцены, упомянутые в рассказе Стюарта. Говоря по правде, он увидел гораздо больше, чем Стюарт, ведь он досмотрел церемонию до конца.
— В общих чертах она напоминает то, что видели мы, когда наблюдали за вами в замочную скважину, — заметил инспектор.
— Да, — упавшим голосом ответила девушка. — Я заметила сходство, особенно в том, что касается черного хлеба и… и жабы.
— По всей видимости, — сказал я, — жрецы использовали некую вариацию обедни святого Секария, которую сатанис-ты считают одним из самых действенных своих ритуалов. В Средние века она практиковалась в Гаскони, но позднее распространилась по всему миру и сегодня, я полагаю, используется повсеместно. Детали, конечно, могут меняться и обряд часто включает элементы других ритуалов.
— Но определенные черты его остаются неизменными? — спросил Конрой.
— Да. Жрец, отправляющий службу, всегда использует черный хлеб и непременно рисует на земле знак Креста левой ногой, а иногда изображает крест перевернутым. Мисс Кроуфорд как раз служила обедню святого Секария, когда мы оказались у нее в квартире; мы прервали службу, и она не успела произнести имя человека, которому Дьявол должен был причинить ужасные страдания. Сатанисты верят, что поименованному таким образом человеку ничто не может помочь. Он будет постепенно чахнуть и затем умрет, причем все это время будет так слаб и подавлен, что не сможет противиться козням земных приверженцев дьявола.
Дороти Кроуфорд вздрогнула.
— И я одна из них, — сказала она. — Я вынуждена подчиняться приказаниям Сильвио!
Она дрожала, и инспектор Конрой успокаивающе потрепал ее по плечу.
— Продолжайте ваш рассказ о Куэе, — сказал он. — Расскажите нам, каким образом ваш дед похитил идола.
Инспектор бросил взгляд на изваяние.
— Быть может, нам лучше перейти в другую комнату, — предложил он. — Эта... этот.