Свифт почувствовал себя плохо. "Я ничего не чувствовал", - сказал он.
"Кажется, я видел ее сеть, когда она появилась", - сказал Декурс.
Свифт прижался лбом к веревке. Он чувствовал, как грубые волокна веревки врезаются в его кожу.
"Ты думаешь, она рабыня?" Слова удивили его: Свифт и не думал говорить об этом вслух.
"Разве большинство кораблей-призраков не являются работорговцами? В сказках они есть". Декурс наклонился вперед, чтобы посмотреть на храпящего канонира, затем понизил голос.
"Я догадался, что ты был в Торговле, по гвинейским шрамам на твоих ногах", - сказал он. "Да, и по шрамам на спине. Ты плавал под началом сурового человека?"
"Они все суровые люди", - сказал Свифт.
"Да, но некоторые из них жестче самого дьявола". Декуррс спрятался в плащ, его лицо было скрыто тенью. " Ты был помощником? Был. Очнулся на полу таверны, а передо мной судорожно сжимал бумагу. Он сказал, что я подписал, так что я мог сделать?"
В горле Свифта появился кислый привкус. "Я был в тюрьме для должников", - сказал он. "Я выбрал дверь в Гвинею".
"Трудный выбор", - сказал Декурс.
"Не для меня", - сказал Свифт. "Не тогда". Он вспомнил, как скрючились руки Бесси, когда капитан рассказывал о предложении: долг Свифта оплачен, если только он согласится плыть на борту работорговца. И он вспомнил, как Эмили сжимала в руках согнутый прутик, который она называла куклой, и подумал, как ему надоело смотреть, как его ребенок играет в тюремной камере.
Свифт не был дураком. Он ожидал, что умрет во время этого плавания, как и большинство моряков невольничьих кораблей, - от болезни или от побоев капитана. Но после уплаты долга его семья будет свободна. Тогда он еще не знал, как будет накапливаться его долг на борту; что он будет должен не за одно плавание, а за два, потом за три. Бесси и Эмили уже давно умерли, но долг Свифта все еще был жив, где-то там, вдали, и искал его.
"Остерегайтесь, остерегайтесь Бенинской бухты", - сказал Декурс. "На сорок входящих приходится один выходящий. Ну, мы-то как раз вышли. Теперь мы здесь. А вот и корабль-призрак пришел за нами".
Канонир рассмеялся. Звук заставил обоих вздрогнуть; они и не подозревали, что человек проснулся. "Думаешь, приведение пришло за тобой? Как ты прекрасен во всех своих грехах. А я, по жребию, ел людей. Я раскроил мальчику ногу и высасывал из нее костный мозг. Я уже слышал эти разговоры, о проклятиях и Провидении, да, и ел плоть тех, кто так говорил".
Декурс отодвинулся от мужчины. Он полез вниз, не заботясь о том, что ему придется обходить другие тела на такелаже. Свифт последовал за ним, но он все еще слышал, что говорит за ними канонир.
"Вот ваша правда, - сказал канонир. "Призраки приходят, как ветер. Вы, глупцы, думаете, что он приходит за ваши грехи, потому что хотите верить, что в мире есть справедливость. Но ее нет".
"Он сумасшедший", - сказал Декурс, когда они добрались до нижнего такелажа. "Мы все здесь сойдем с ума".
Они повисли на канатах и стали наблюдать за палубой внизу. Море было уже спокойнее. Несколько матросов покинули такелаж и пробирались на квартердек, шатаясь по мокрым доскам.
Надо бы спустить пассажиров вниз, чтобы они размяли ноги, пока есть возможность, подумал Свифт. Надо построить плот.
"Глосс был прав, - сказал через некоторое время Декурс. "Мы должны расплатиться".
Наконец-то моряки заговорили о Торговле.
Капитан "Нэнси"вывел остальных негров на палубу, чтобы они могли наблюдать. Он привязал веревки к рукам главарей. Он приказал спустить их за борт", - сказал Кобб.
"Продолжайте", - сказал Глосс.
Остатки вахты правого борта собрались на заброшенном "вороньем гнезде", чтобы посовещаться. Далеко внизу пассажиры и матросы испытывали пределы квартердека. Как третий помощник, Глосс был судьей на "Минерве". Насколько им было известно, он был единственным офицером, оставшимся на затонувшем судне, кроме канонира, чье странное спокойствие вызывало у всех подозрения.
Кобб смотрел вдаль, словно осматривая горизонт. Свифт знал, что его взгляд устремлен куда-то в другую сторону.
"Когда вода стала красной, он отдал приказ поднимать их на борт. Акулы оторвали ноги № 3 по самые колени. Я подумал, что она уже мертва. Но когда мы снова опустили ее на дно, она начала кричать. Так что я полагаю, что она просто потеряла сознание".
"Сколько времени это заняло?" Глосс был точен. В таких вопросах важно было сосредоточиться на фактах.
"Думаю, через час все трое были мертвы. Капитан оборвал веревки на последнем; это заняло слишком много времени".
Глосс удовлетворенно кивнул.
"Разве вы не опротестовали приказ?" - воскликнул мальчик. Свифт не знал, как ему удалось сохранить способность ужасаться.
Кобб пожал плечами, его запавшие глаза были плоскими и твердыми, как вымытые морем камни.
"Кто еще?" - спросил Глосс, проигнорировав вопрос мальчика. "Не совсем обычные вещи. Мы все их знаем". Он сделал паузу. Свифт подумал, не слышит ли мальчик всего того, что таится в этих словах, но тот лишь недоуменно уставился на него; лицо Красавчика Пола было закрыто. Это было течение, которое пронеслось мимо них, моряков, не работавших в Торговле.
"И что же ты натворил, Глосс?" Голос Декурса пронзил острый нож. Глосс почесал подбородок. Как и у всех остальных, его запекшаяся кожа начала рваться, свисая мертвыми полосами.
"Я бил плетьми и травил", - сказал Глосс. "Да, я делал обычные вещи. Но не с детьми. Не так, как с некоторыми". Декурс моргнул и отвел взгляд.
"Ты не слышал шепота?" Мальчик все еще был в ярости от рассказа Кобба. Мистер Кларксон и его "болиционисты" вечно рыщут по докам, требуя от смолян показаний. Ты мог бы, по крайней мере, пройти мимо шепота".
"Да", - кисло ответил Кобб. "И разве не бристольские парни забили мистера Кларксона дубинкой и не пытались скормить его морю? Когда хозяева платят хорошую монету за убийство кембриджских джентльменов, каковы, по-вашему, шансы у такого простого дегтяря, как я?"
"Этот негр-моряк, Экиано, он-то и написал повествование", - упрямо сказал мальчик. "Он выдает шепот за тар. Он передал шепот на "Зонге", даже..."
У Свифта кровь застучала в ушах.
"И они еще не убили его".
"У меня был товарищ, который однажды слыша шепот", - сказал Декурс. Его голос стал низким и странным. "Слушайте, - сказал он, устремив на них взгляд. "Был такой корабль. Плавал он под началом сурового человека. В трюме негр натворил бед. № 37. Так вот, этот капитан Бреммер..." Лицо Декурса на мгновение исказилось, как будто он хотел плюнуть, но подумал об этом. "Этот Бреммер приказал выпороть его и замариновать в соленой воде. Знаете, - сказал он Глоссу, - все как обычно. Но этот капитан пошел дальше.
"Он подвесил человека на палубе и мучил его жаждой. Он не давал негру воды, сказал он, - хотя тот был силен и мог бы получить хорошую цену на Антигуа, - он не давал ему воды, кроме мочи, и никакой еды, кроме дерьма, чтобы есть. Собственное дерьмо капитана".
Декурс издал придушенный смешок. "Капитан послал за ним своего каютного мальчика, но когда он заставил его пойти - мальчик был младше тебя, заметь, - обратился он к их мальчику, - ему было одиннадцать лет, и он был новичком в Торговле. Он не знал, как это бывает, - добавил он, обращаясь к Свифту.
Свифт кивнул, надеясь, что Декуррс замолчит, но зная, что он этого не сделает. На моряков с невольничьих кораблей иногда нападало какое-то безумие - лихорадка в крови. Некоторые винили в этой болезни африканский воздух, но это было нечто большее, и у Декурса, измученного солнцем и ветром, она была сейчас. Именно из-за этой лихорадки, а не из-за храбрости, смоляне шли в суды давать показания, зная, что после этого их убьют в переулке, зная, что их жену и мать будут зверски убивать на улицах. Именно эта ярость, знал Свифт, посылала смолянина указывать рукой в суде, превращала его в чудовищного ревенанта, который и не человек вовсе, а какое-то мертво-живое существо, вернувшееся из моря. Свидетель.