— У вас обширные планы, сударь. Надеюсь, они осуществятся.
— Обязательно, — поклонился Эйвон. — А разве может быть иначе?
— Иногда в самом чудесном плане обнаруживается изъян!
— Вы меня смущаете, — горестно вздохнул его милость. — Мы говорим о вашем потерянном драгоценном камне или о моих планах, а может, и о том и о другом? Должен вас предупредить, дорогой граф, я в некотором роде знаток драгоценных камней.
— Правда, сударь? — Лицо Сен-Вира побагровело. — Возможно, герцог, вы заблуждаетесь. Игра еще не окончена.
— Ни в коем случае, — махнул веером Эйвон. — Кстати, совсем забыл спросить, как поживает ваш обворожительный сын.
Граф осклабился.
— С ним все в порядке, сударь. Относительно него я совершенно спокоен. Ваш покорный слуга! — И он оглушительно хлопнул дверью.
— Милый мой граф! — пробормотал ему вслед Эйвон.
— Монсеньор, вы же отпустили его! — возмущенно воскликнула Леони. — Я думала, вы его накажете!
— Ma fille, придет время, и я накажу графа. — Эйвон отшвырнул веер. Голос его изменился. — И пусть он не ждет пощады.
Леони с ужасом и восхищением смотрела на герцога.
— Вы выглядите разгневанным, Монсеньор!
Взгляд его милости остановился на лице девушки. Он подошел к ней, взял за подбородок и заглянул в глаза. Бездонные фиалковые очи доверчиво улыбались ему. Эйвон резко отстранил Леони.
— У меня есть на то причины, дитя мое. Сегодня ты видела перед собой мерзавца.
— Да, ужасную свинью, — с готовностью кивнула Леони. — Вы ведь не позволите, чтобы он снова похитил меня, Монсеньор?
— Нет, дитя мое. Ты больше никогда не попадешь в его лапы. Клянусь!
Леони нахмурилась.
— Мне кажется, вы рассердились, Монсеньор. На меня?
Эйвон улыбнулся.
— Это невозможно, милая. Пойдем поболтаем с Рупертом, а то он, бедняга, наверное, умирает со скуки.
Глава XXII
На сцене появляется еще один участник игры
Наступил понедельник, а Гастон с кузиной Генриеттой так и не объявились. Его милость пребывал в дурном настроении; Леони же, напротив, с радостными воплями носилась по гостинице. По ее предположениям, мадам Филд умерла от волнения или погибла от приступа морской болезни.
— Похоже, тебя это не очень расстраивает, — сухо заметил Эйвон.
— Нисколько, Монсеньор. Думаю, мы прекрасно обойдемся и без плаксивой мадам Филд! Что мы будем сегодня делать?
Но его милости поведение воспитанницы пришлось не по душе. Однажды Руперт с усмешкой взглянул на брата.
— Вот уж никогда не думал, что ты станешь заботиться о приличиях, Джастин.
Но получив в ответ холодный взгляд, осекся.
— Только не обижайся, Джастин! Сам ты можешь сколько угодно щепетильничать, но от Леони этого ждать глупо.
— Леони, — вынес безжалостный вердикт его милость, — почти столь же неразумна, как и ты.
— Ей-богу, — не унимался Руперт, — я сразу понял: недолго нам греться в лучах твоего одобрения.
— И вовсе я не такая глупая, как Руперт, — обиженно пробормотала Леони. — Вы сегодня злой, Монсеньор!
Руперт с восхищением посмотрел на девушку.
— Так его, Леони! Бей наотмашь. Я-то никогда не позволял себе разговаривать с Джастином к подобном тоне.
— Просто я не боюсь Монсеньора. — Леони вздернула свой маленький носик. — А ты, Руперт, жалкий трус!
— Дитя мое, — повернулся к ней герцог, — ты забываешься. Ты должна быть благодарна Руперту.
— Надо же, сначала одно, потом другое! — хихикнул брат его светлости. — Голова идет кругом!
— Монсеньор, я все утро была благодарна Руперту, а теперь мне это надоело.
— Я заметил. Твои манеры оставляют желать лучшего.
— Мне кажется, вы встревожены, Монсеньор, — продолжала гнуть свое Леони. — Voyons, какое нам дело до того, что Гастон не приехал? Он глупый и толстый, а мадам Филд похожа на клушу, да к тому же вечно рыдает. Нам они не нужны!
— Что за философский склад ума! — восхитился Руперт. — Ты ведь и сам когда-то был таким, Джастин. Что с тобой стряслось?
Леони торжествующе повернулась к нему.
— Говорила я тебе, Руперт, что он изменился, а ты смеялся! Никогда раньше я не видела Монсеньора таким неприветливым.
— Да ты просто мало еще его знаешь! — ухмыльнулся его светлость.
Герцог отошел от окна.
— До чего ж вы несносная парочка, — раздраженно сказал он. — Леони, прежде ты вела себя куда уважительнее.
Девушка заметила улыбку в глазах его милости и рассмеялась.
— Монсеньор, тогда я была пажом, и вы могли наказать меня. А теперь я дама.
— И ты считаешь, я больше не могу наказывать тебя, дитя мое?
— Ей нет до этого дела! — вставил Руперт.
— Нет, есть дело! — набросилась на него Леони. — Мне неприятно, когда Монсеньор все время хмурится.
— Еще немного, — Эйвон погрозил пальцем, — и ты, милый братец, рискуешь никогда не встать с постели.
— Ладно! Парадом командуешь ты! — удрученно вздохнул Руперт. — Я затихаю. — Он попытался лечь поудобнее и тут же скривился от боли.
Герцог наклонился к нему.
— Я вообще не уверен, что ты сможешь встать, мой мальчик. — Он поправил подушки. — Так лучше?
— Да. Честно говоря, я почти не чувствую боли, — солгал Руперт. — Черт возьми, я больше не желаю валяться в постели, Джастин! Так мы никогда не доберемся до Парижа!
Эйвон покачал головой.
— Нет уж, лучше подождем твоего полного выздоровления.
— Спасибо за одолжение, — буркнул его светлость.
— Руперт, не дерзи Монсеньору, — строго сказала Леони.
— Благодарю, дитя мое. Хоть кто-то решил поддержать мой пошатнувшийся авторитет. Руперт, если ты хочешь сегодня встать, тебе следует хорошенько отдохнуть. Леони, мы можем прогуляться верхом, я в твоем распоряжении.
Леони радостно вскочила.
— Пойду надену платье для верховой езды. Merci, Монсеньор!
— Многое бы я дал, чтобы поехать с вами, — опечалился Руперт, когда Леони умчалась.
— Терпение, друг мой. — Его милость задернул шторы. — Мы с доктором держим тебя в постели вовсе не для собственного развлечения.
— Из тебя вышла бы чертовски хорошая сиделка! — Руперт нерешительно улыбнулся брату. — О лучшей я и не мечтал.
— По правде говоря, я сам порой себя не узнаю, — усмехнулся его милость и вышел из комнаты.
— Черт возьми, глядя на тебя, я вне себя от удивления, — пробормотал ему вслед Руперт. — Дорого бы я заплатил, чтобы узнать причину такой перемены!
В самом деле, в течение всех этих томительных дней его милость был необычайно мягок и почти полностью утратил тот едкий сарказм, от которого Руперт прежде нередко страдал. Юноша недоумевал по поводу произошедшей с братом перемены и никак не мог найти объяснение этой загадке. Все выяснилось вечером того же дня. Руперт все-таки решился встать с постели; он облачился в костюм его милости и вышел в гостиную. Леони весело помахала ему рукой, приглашая сесть рядом с ней. Направляясь к дивану, Руперт поймал взгляд его милости, устремленный на бывшего пажа, и беззвучно присвистнул.
"Да никак мой братец влюбился в девчонку!" — с этой крамольной мыслью Руперт обосновался на диване и принялся болтать с Леони, время от времени задумчиво поглядывая на Эйвона.
Гастон не вернулся и во вторник, и Эйвон помрачнел еще больше.
— Несомненно, мадам умерла, — злорадно воскликнула Леони и закружилась. — Tiens, c'est bien drôle![87]
— У тебя извращенное чувство юмора, дитя мое! — скорбно заметил его милость. — Я уже не раз тебе на это указывал. Мы выезжаем в Париж в пятницу, с Гастоном или без него.
Но в среду, вскоре после полудня, с улицы донесся какой-то шум. Руперт, сидевший у окна гостиной, вытянул шею, чтобы посмотреть, не прибыл ли наконец Гастон.
К дверям гостиницы подкатила наемная карета необъятных размеров, за ней следовал еще один четырехколесный монстр, доверху груженный багажом. Из второй кареты проворно выскочил Гастон и подбежал к дверце первого экипажа. Один из лакеев опустил ступеньки, дверца отворилась, и по ним спустилась камеристка. За ней вышла невысокая дама, закутанная в просторный дорожный плащ. Руперт изумленно взирал на эту сцену. Осознав, в чем дело, он покатился со смеху.