И снова...
"Бабушка" - внезапно вспомнила я.
Я оттолкнула от себя Дамиана... Попыталась это сделать. Мои губы помимо моей воли тянулись к его. Руки не слушались.
- Дамиан... Прекрати... Моя бабушка...
Внезапно раздался стон. Я вздрогнула, отодвинулась от Дамиана и щелкнула выключателем, который находился как раз возле моей левой руки.
- Бабушка!
Она лежала на полу возле двери, ведущей в кухню. Лицо посинело и осунулось, отчего казалось, что передо мной обтянутый кожей скелет.
- Бабушка! - я бросилась на пол, попробовала чуть приподнять ее голову.
Снова раздался ее стон и еще один...
- Баб! - я подняла глаза, прикрывая ладонями рот, чтобы не заплакать. - Дамиан, звони в скорую. Телефон на тумбочке.
Больше не обращая на него внимания, я склонилась над бабушкой, провела ладонью по ее лбу, убирая волосы.
- Бабуль, не умирай, пожалуйста.
- Номер? - откуда-то издалека до меня долетел голос Дамиана, но я не обратила на него внимания.
- Бабушка!
- Витька? - сабо произнесла она, чуть открыв глаза. - Это ты?
Дамиан схватил меня за шкирку, заставляя посмотреть в его глаза.
- Пусти меня, ты что, не видишь, - я замахнулась на него свободной рукой, но он без труда схватил ее.
- Скажи мне номер скорой, чтобы я мог до них дозвониться, - отчетливо произнес парень.
- Ноль... - я произнесла нужные цифры и вновь склонилась над бабушкой. - С тобой все будет хорошо. Честно. Сейчас приедет скорая и поможет тебе. Я обещаю, все будет хорошо.
Она не ответила. Лишь слабое подобие улыбки тронуло ее губы. Глаза начали закрываться, голова накренилась вниз.
- Бабушка! - я попыталась растормошить ее, сделать хоть что-то!
- Дамиан...
- Я позвонил им. Они сейчас будут здесь, - он присел рядом со мной и взял руку бабушки в свои руки. Провел по ее кисти, будто пытаясь что-то узнать.
- Скорая...
- Она скоро будет, - отмахнулся Дамиан, перевернул бабулину руку и коснулся ее ладони. - У нее больное сердце?
- Да. Давно.
- Вижу.
Он поднял на меня глаза. Хотел что-то сказать. Я замерла, впилась зубами в губы, силясь спросить...
- Она будет жить, - отчетливо сказал Дамиан и сжал кисть моей бабушки, будто вливая в нее силу.
Бабушка открыла глаза.
- Это ты? - она взглянула на меня, силясь улыбнуться. - Я думала больше никогда тебя не увижу. Думала... Ты жива, радость моя, как же я счастлива. Марина... Марина...
- Бабушка!
Она не слышала меня. Все продолжала и продолжала повторять:
- Марина, Марина...
- Это я, - по наитию я еще сильнее наклонилась к ней, отчего наши лица почти соприкоснулись. - Я пришла.
- Ты вернулась, - она протянула руку к моему лицу, но коснуться его не смогла. Сил не хватило. - Я знала. Те люди не такие, как ты. Они плохие, хотят погубить тебя. Все эти их ритуалы... Не верь им. Не верь! Они - зло. Я поняла это еще тогда, когда впервые их увидела. Помнишь, мы тогда гуляли в парке и...
- Помню, я все помню, - сквозь слезы произнесла я.
- Хорошо, что ты вернулась домой.
- Не умирай.
- Ты сильная, ты справишься. Я точно знаю.
- Бабушка, пожалуйста, обещай. Ты не...
- Обещаю, Марина, я все тебе пообещаю...
Затем люди в белых халатах, шум...
- Откройте двери! Быстрее! Ну же!
А затем и они исчезли. Все исчезло. Я сидела на полу и не могла встать, будто утратила точку опоры. Не было ни мыслей, ни сил, ни чувств. Одна лишь тьма.
Из снов Виттории...
В Миконию Кристоф с Габриэллой въехали еще засветло. Солнце только начинало клониться на запад, обещая ясный и погожий вечер.
Впечатления обманчивы!
Не прошло и двух часов, как зарядил дождь, превращая до того сухую и широкую дорогу в грязное жидкое месиво, в котором застревали лошадиные подковы. Сам дождь тоже доставлял жрецам не мало проблем. От холода и льющейся с неба воды не спасали никакие накидки. Но свернуть в Искарену, а не скакать дальше, в Миконский замок, принадлежавший отцу Габриэллы, жрецы не имели права. Де Соузи был при смерти и просил только об одном - увидеть дочь перед кончиной. Может, конечно, божьи служители уже опоздали, раз такой дождь зарядил - по одной из легенд, что бродила Сориной, дождь - это слезы Господа, оплакивающего смерть одного из своих детей. Граф Миконский был видным человеком. Возможно, сейчас Господь оплакивал именно его.
Но это все были лишь догадки, а потому жрецы продолжали ехать вперед, не взирая на холод и усталость. К полуночи они все же прибыли. Постучали, как положено в ворота, и попали, наконец, в теплую обитель. Старая служанка, которая состояла в челяди еще при жизни Марты де Соузи - матери Габриэллы - отвела жрецов в приготовленные для них покои, а затем показала комнатушку, где уже третьи сутки подряд прощался с жизнью отец нынешней жрицы.
Габриэлла взяла у служанки свечу и зашла в покои. Это была комната для гостей - кто знает, почему отец выбрал именно ее. Небольшая с мягким волосяным ковром на полу, широкой кроватью с мягкой периной, большим, сейчас запертым окном.
Рядом с кроватью, где лежал отец Габриэллы, сидел священник. Он что-то тихо бормотал, сложив ладони в молитвенном жесте.
- Я опоздала? - тихо спросила Габриэлла и не думая дожидаться, пока священник сам к ней обратится. Согласно церковной иерархии жрецы стояли выше простых священников. Последние имели власть разве что над карателями, которых по окрестным селам расплодилось как саранчи.
- Нет, госпожа, его душа еще не покинула тело. Но поспешите, у вас мало времени.
Жрица молча кивнула, а затем присела подле кровати отца и жестом попросила оставить ее с умирающим наедине. За то время, что они не виделись, граф де Соузи сильно изменился. До того крепкое тело иссохло. Кожа посинела и обвисла. Из-под неплотно закрытых подрагивающих губ виднелись почерневшие зубы. Волосы посидели, а кое-где вообще выпали. Лоб покрывала испарена.
Заметив на полу возле кровати чан с водой и влажную тряпку, Габриэлла взяла последнюю в руку, смочила и положила на лоб отцу.
Граф открыл зеленые усталые глаза. Габриэлла в ответ улыбнулась и впервые заговорила со времени своего возвращения в родное гнездо:
- Пап-па...
***
- Он умер, - Габриэлла медленно зашла в покои к Кристофу и присела на мягкое кресло.
Брат присел рядом с ней. Обнял и заговорил, пытаясь успокоить:
- Твой отец уже был не молод. Он хорошую жизнь прожил. Много добра сделал, многим помог.
Габриэлла сквозь слезы рассмеялась.
- Да-да, нес неиссякаемый свет Господа людям, себя не щадил... Не повторяй то, о чем мне сейчас талдычил священник. Ты совсем не знал моего отца.
- Он был иным? - спокойно спросил Кристоф.
- Я ненавидела его. Ненавидела за то, как он обращался с моей матерью. Он женился не на леди своего круга, а потом ее в этом винил. Ненавидела за то, что он хотел от меня избавиться, сделав жрицей. Ненавидела за то, что он едва не женился на своей очередной любовнице уже через месяц после маминой смерти. Как будто ее смерть его освободила. Папа хотел сына, чтобы тот наш род продолжил. Мало ему было бастардов, о которых знала последняя служанка, о которых знала я... Когда он сказал, что собирается вновь женится... Мне тогда шесть было... Я пригрозила, что покончу с жизней. Церковники уже обвинили мою мать в том, что она ведьма. Тогда родство с умершей жрицей его спасло, если бы еще и моя душа к Дьяволу отправилась, папу уже ничего бы не спасло. И он ждал момента, чтобы избавиться и от меня, и от моих угроз. Долго ждать пришлось. Ровно десять лет. Ты не знаешь, но через две недели после того, как меня нарекли твоей сестрой, он женился. На моей одногодке. Лишь только ей на голову косы уложили, так он к ней и посватался. Только знаешь, разгульная молодость еще никому счастья не приносила. Его жена так и не смогла зачать наследника. Полгода назад она умерла. Теперь и отец ушел. Я ненавидела его, - вновь повторила Габриэлла. - Бывало призывала к нему смерть, клялась, что за все отомщу... Но почему же мне теперь так больно?