Саиду казалось, что за ним следит каждый, кто оказался на Имперском проспекте в этот час. И вместе с тем умом он понимал, что живут они своей жизнью и не обращают никакого внимания на торопящегося кабирца, не находящего себе места от напряженных нервов.
Ар Курзан коротко обернулся в очередной раз и похолодел. Увидел идущего за ним высокого менншина в дорогом сюртуке и цилиндре. Что-то в нем показалось Саиду особо подозрительным — тяжелая поступь или манера держаться, выдающая в том военного.Кабирца бросило в пот, глаза панически забегали по сторонам в поисках укрытия. Он прибавил шаг и вдруг резко завернул в раскрытую дверь какого-то магазинчика, оказавшегося парфюмерной.
Потерявшее чувствительность от постоянного ядреного запаха специй обоняние не сразу различило обилие и многообразие сладких, терпких и приторных ароматов, наполняющих помещение. Зато опытные глаза сельджаарского торговца сразу распознали в подлетевшем слащавом, торопливо лопочущем с широкой услужливой улыбкой юноше назойливого торгаша, цель которого вытянуть из клиента побольше денег. При иных обстоятельствах Саид воспользовался бы оказией и доставил бы себе немного удовольствия оживленным торгом к собственной выгоде, лаардийцы совершенно не умеют этим заниматься, но не сейчас. Сразу и четко дал понять, что услуги и советы ему не нужны, осторожно выглянул в витрину, наблюдая за целеустремленно вышагивающим по тротуару менншином. Замер в ожидании.
Менншин прошел мимо, даже не взглянув в его сторону, держа высоко и горделиво голову.
Саид вздохнул с облегчением, натянуто улыбнулся недовольному юноше, поклонился, как умеют кланяться только кабирские купцы, чтобы сгладить неловкость, и выскользнул в открытую дверь.
Прошел несколько шагов, пристально глядя в широкую спину подозрительного менншина. И вдруг замер, пугливо шмыгнув в переулок между высокими домами, неприглядную обратную сторону любой, даже самой роскошной и живописной части любого города, которую никогда не запечатлеют художники на своих картинах. Саид прижался к неровной стене и осторожно выглянул из-за угла. По виску скатилась капелька пота.
Менншин остановился возле ступеней то ли милалианского банка, то ли иностранной конторы, внимательно разглядывал вывеску. Подозрительно долго и демонстративно увлеченно. Затем снял цилиндр с облысевшей головы, поправил остатки волос на висках и, положив цилиндр на сгиб локтя, целеустремленно поднялся по ступеням.
Саид втянул голову в переулок, прикрыл глаза и нервно вздохнул, слушая бешеный стук сердца.
И тут он обернул в страхе голову вглубь переулка.
Высокий незнакомец в распахнутом черном мундире кабирского офицера, коротко стриженый, с заметно поредевшими на темени волосами равнодушно, но пристально смотрел на него.
Саид ни на миг не усомнился: он пришел за ним.
Кабирец хотел крикнуть, выскочить из переулка, моля о помощи, но человек быстро вскинул правую руку, сжал напряженные пальцы в кулак, и Саид захрипел от удушья, раздирая себе горло. Человек поднял кулак — Саид против воли привстал на носки туфель, и его потащило вперед.
Он послушно остановился перед незнакомцем, беспомощно дергаясь в невидимых клещах, сдавивших горло. Хотел молить о пощаде, но мог с большим трудом лишь дышать. Незнакомец холодно, пристально смотрел на него нечеловеческими пронзительными серебряными глазами без зрачков, словно изучал, всматривался в душу. И от этого ледяного взгляда, от которого веяло безразличием, равнодушием Фара-Азлия, стыла в жилах кровь.
Незнакомец разжал кулак, Саид почувствовал, как тиски разжали горло. Но одеревеневшие ноги подкосились, кабирец начал опускаться вниз, лишившись опоры. Саид собрался кричать, но незнакомец не позволил ему этого, ловко перехватил за шиворот левой рукой, а правой молниеносно выхватил из-за спины джамбию и всадил под подбородок.
Саид булькнул, обильно сплевывая кровью, забился в агонии, успев напоследок запомнить лицо своего убийцы — загорелое, грубое, с короткой неопрятной бородой и застаревшим шрамом, рассекающим бровь и щеку под правым глазом. Лицо бездушного механизма в человеческой плоти, на котором не дрогнул ни один мускул, а в глазах не промелькнуло ничего человеческого или звериного. В них была лишь бесконечная пустота и полнейшее равнодушие.