Вновь воодушевившись, я залпом допила кофе, сварила еще одну чашку для Алекса, быстренько приняла горячий душ. Когда я вернулась в комнату, он только что проснулся.
– Ты уже оделась? – спросил он, нащупывая маленькие очки в тонкой оправе, без которых почти ничего не видел. – Утром кто-то звонил или мне приснилось?
– Не приснилось, – сказала я, забираясь под одеяло, хотя на мне были джинсы и свитер. Я старалась, чтобы мои мокрые волосы не касались его подушки. – Это была Лили. Женщина из отдела кадров «Элиас-Кларк» позвонила ей, потому что я оставила им ее номер. Ну и что ты думаешь?
– Ты получила работу?
– Я получила работу.
– Ого! Ну иди ко мне, – сказал он, приподнимаясь и обнимая меня. – Я так тобой горжусь! Это здорово, правда здорово.
– Значит, ты думаешь, из этого выйдет толк? Мы уже говорили об этом, но сейчас они даже не дали мне возможности решить. Они просто не сомневались, что я хочу получить эту работу.
– Все складывается удачно. Модельный бизнес не самая плохая вещь на свете. Может, тебе даже понравится.
Я закатила глаза.
– Ну ладно. Но упоминание «Подиума» в твоей анкете и рекомендация этой женщины, Миранды, а может, даже несколько блестящих материалов, которые ты к тому времени тиснешь, – черт, да ты сможешь все, что угодно. «Нью-Йоркер» будет охотиться за тобой.
– Хотелось бы верить, да, хотелось бы. – Я соскочила с кровати и начала собирать свои вещи в рюкзачок. – Ты по-прежнему не возражаешь, если я возьму твою машину? Чем скорее я попаду домой, тем скорее вернусь. Тут ничего такого, ведь я все равно переезжаю в Нью-Йорк. Это дело решенное.
Алекс дважды в неделю ездил домой в Уэстчестер, чтобы посидеть с младшим братишкой в дни, когда его мама работа допоздна. Поэтому она отдала ему свой старый автомобиль. Но машина понадобится ему только во вторник, к тому времени я уже вернусь. Я в любом случае планировала смотаться домой в эти выходные, а сейчас у меня к тому же хорошие новости.
– Ну конечно. Какие проблемы?… Она в полуквартале отсюда, на Гранд-стрит. Ключи на кухонном столе. Звякни, когда доедешь, ладно?
– Обязательно. А ты не хочешь поехать? Будет потрясающий обед – ты же знаешь, моя мама заказывает все самое лучшее.
– Звучит заманчиво. Я хотел бы, но мы договорились с молодыми учителями завтра вечером собраться – повеселиться. Мне кажется, это поможет нам сработаться. Я не могу не пойти.
– Ах ты, несчастный филантроп. Все творишь добро, повсюду, где бы ни появился. Я бы тебя возненавидела, если бы не любила так сильно. – Я наклонилась и поцеловала его.
– Смейся-смейся. Ну, хороших тебе выходных.
– И тебе тоже. Пока.
Я сразу же нашла его маленькую зеленую «джетту» и всего через двадцать минут выехала на шоссе, где почти не было машин. Похолодало, столбик термометра упал ниже нуля, и на обочинах виднелись замерзшие лужицы. Но зимнее солнце светило вовсю, так что глаза с непривычки слезились, в легкие вливался чистый холодный воздух. Весь путь я проделала с опущенным стеклом и несколько раз прослушала песню «Солнечный свет» группы «Линен». Я собрала свои влажные волосы в конский хвост, чтобы они не падали на глаза, и дула на руки, чтобы они согрелись – по крайней мере согрелись настолько, чтобы держать руль. После университета прошло всего полгода, и вот уже в моей жизни грядут великие перемены. Миранда Пристли, женщина, которую я до вчерашнего дня не знала, но, безусловно, наделенная большой властью, выбрала меня для работы в своем журнале. Теперь я с полным основанием могу покинуть Коннектикут и переехать – совсем одна, прямо как взрослая, – на Манхэттен и поселиться там. Я ехала в город своего детства, и радостное волнение переполняло мое сердце. Щеки у меня раскраснелись и горели от ветра, волосы развевались. На моем лице не было косметики, и я испачкала джинсы, когда пробиралась через городскую слякоть, но в тот момент я чувствовала себя красавицей. Вот такая – ненакрашенная, холодная – бросилась я открывать входную дверь и позвала маму. Мне было тогда так легко, как не было уже больше никогда.
– Через неделю? Солнышко, я не представляю, как ты можешь начать работать через неделю, – сказала мама, помешивая ложечкой чай. Мы, как обычно, сидели за кухонным столом; мама, как всегда, пила чай без кофеина с сахарозаменителем, я – «Английский завтрак» с сахаром. Я не жила дома уже четыре года, но двух больших кружек чая и вазочки с арахисовым маслом хватило, чтобы мне показалось, что я отсюда и не уезжала.
– Выбора у меня нет, и, если честно, мне повезло. Ты бы слышала эту женщину, как она говорила по телефону. – Мама молча посмотрела на меня – ну и что с того?… – Я все-таки буду работать в очень известном журнале, у одной из самых влиятельных женщин в этой отрасли. Да за такую работу миллионы девушек готовы на что угодно!
Мы улыбнулись друг дружке, только ее улыбка была печальной.
– Я так рада за тебя, – сказала она. – Совсем взрослая красавица дочь. Солнышко, ведь для тебя начинается такое чудесное, замечательное время. Ах, помню, как я окончила колледж и приехала в Нью-Йорк. Совсем одна, а город такой большой – безумный город. Пугающий, но такой волнующий. Я хочу, чтобы ты наслаждалась каждой минутой, проведенной в Нью-Йорке, чтобы тебе понравились его спектакли и фильмы, его люди, его книги, его магазины. Ты вступаешь в лучшую пору своей жизни – я знаю это по себе. – Она положила свою руку на мою, что делала нечасто. – Я так тобой горжусь.
– Спасибо, мамочка. А ты, случайно, не настолько гордишься мной, чтобы купить мне квартиру, мебель и помочь обновить гардероб?
– Вот-вот, – сказала она и, шлепнув меня по голове журналом, направилась к микроволновке, чтобы налить еще две чашки чаю. Она мне не отказала, но и за чековой книжкой тоже не потянулась.
Остаток вечера я связывалась по электронной почте со всеми своими знакомыми и спрашивала, не нужен ли им компаньон, чтобы вместе снимать квартиру, и не знают ли они тех, кому это нужно. Я отправляла послания и звонила людям, с которыми не общалась месяцами. Безрезультатно. Я решила, что, если я не хочу застрять на диванчике у Лили и неизбежно разрушить нашу дружбу или поселиться у Алекса, к чему ни он, ни я не были готовы, мне остается только одно – снять что-нибудь на короткий срок, пока я не начну ориентироваться в городе. Надо подыскать себе комнату, и желательно меблированную, чтобы не возиться с этим.
Около полуночи зазвонил телефон, я рывком потянулась к нему и чуть не свалилась со своей детской кровати. Со стены улыбалась вставленная в рамку фотография теннисистки Крис Эверт – кумира моего детства – с ее автографом; над ней все еще висели журнальные вырезки с актером Керком Камероном, который был моим первым детским увлечением.
– Привет, мышка, это Алекс. – По его голосу было ясно, что у него есть новости, но не ясно, плохие или хорошие. – Я только что получил сообщение, что одна девушка, Трейси Макмэйкин, ищет кого-нибудь, чтобы вместе снимать квартиру. Она из Принстона. Кажется, я ее раньше видел. Вроде бы она встречается с Эндрю, ничего плохого о ней не знаю. Тебе это интересно?
– Ну конечно. А у тебя есть ее номер?
– Нет, только электронная почта, но я перешлю тебе ее сообщение, и ты сможешь связаться с ней. Она, кажется, ничего.
После разговора с Алексом я написала Трейси и наконец легла спать в свою собственную постель. Может быть – по крайней мере не исключено, – это сработает.
Побывала у Трейси Макмэйкин: ничего особенного. Темная и унылая квартирка посреди Хеллс-Китчен [2]. Когда я туда приехала, по ступенькам взбирался какой-то наркоман. Все остальное было не намного лучше. Одна парочка, сдающая комнату в своей квартире, все время намекала, что они привыкли часто и шумно заниматься сексом; у другой хозяйки – художницы немного за тридцать – было четыре кошки, и она страстно желала иметь еще больше. Одна комната помещалась в конце длинного темного коридора, в котором не было ни окон, ни стенных шкафов; другую сдавал двадцатилетний парень-гей в своем «бардачке». И все эти жалкие клетушки стоили больше тысячи долларов, а моя предполагаемая зарплата приближалась к тридцати двум с половиной тысячам в год. И хотя я не была сильна в математике, не нужно было никаких особенных талантов, чтобы подсчитать, что на жилье у меня уйдет более двенадцати тысяч от этой суммы. Да еще мои родители закрыли мою кредитку «для экстренных случаев», раз уж теперь я стала «взрослая». Мило.
[2]