В такой сумрачной атмосфере не могли не расцвести пышным цветом апокалиптические настроения, возникло движение милленариев. Стала весьма популярной тема последней великой битвы, предшествующей концу света. Как это утверждается в «Ростках злодеяний» (Malleus maleficarum), дьявол идет на последний приступ: «Среди бед нынешнего века», когда «мир идет к своему закату и растет людская злоба», Сатана «яростно осознает, что времени у него осталось совсем мало», и поэтому он накрывает людской род волной колдовства.
Примечательно, что подобного психоза не избежала и элита общества. Свою лепту, несомненно, внесло появление книгопечатания, которое способствовало широкому распространению трактатов по демонологии, работ апокалиптических милленариев, лодчас — проиллюстрированных гравюрами, изображающими ужасного дьявола, как это имело место в «Трактате об адских мучениях» (Traite de peins de l’enfer) Bepapa (1492). Подсчитано, что во второй половине XVI века только в Германии было продано 231 600 экземпляров работ, посвященных дьяволу. В их числе — такие бестселлеры, как «Театр дьяволов» (Theatre des diables) в 33 книгах и «Руководство по тирании и власти дьяволов» (Instruction sur la tyrannie et le pouvoir des diables). Народная книга о Фаусте выдержала 24 издания за период с 1588 по 1600 г.
Театр привнес в этот процесс зрелищный эффект «масс-медиа». Здесь дьявол явно занял место суперзвезды. Наблюдатель 1561 г. отмечает: «Если драматург хочет понравиться публике, он делает все, чтобы в произведении было как можно больше дьявольщины. Нужно, чтобы дьяволы были уродливыми, кричали, завывали, издавали радостные восклицания, умели оскорблять и клясться, а заканчиваться все должно тем, что они с диким воем уносят свою добычу в ад. Сопровождаться это должно непременно ужасным грохотом. Вот чем можно больше всего привлечь публику. Вот что ей больше всего нравится».
Как подчеркивает Жан Делюмо, даже гуманистическая культура могла изначально внести свою лепту в развитие среди представителей правящего класса веры в козни дьявола. Вновь входили в моду произведения античных авторов — Горация, Овидия, Апулея — переполненные колдовскими коллизиями. Идея сатанинского влияния крепнет на почве все более популярной темы безумия. Ученые умы, чья культура с приходом книгопечатания становится шире и глубже, одновременно отдаляются от народного мировосприятия. Возникает непонимание: «Это несходство, — пишет Жан Делюмо, — породило агрессивность… Человеку изначально присуще стремление самоутвердиться в качестве хорошего и нормального, а других считать дурными и неприемлемыми для общества. Процессы над колдунами стали самозащитой доминирующей этики против отменявшей ее коллективной практики, которая была призвана служить козлом отпущения». Дьяволизация народных обрядов была нужна для того, чтобы легитимизировать и тем самым облегчить борьбу с ними. Тот же прием применялся в отношении богохульства, ереси, распространения атеизма.
С тех пор установилось своего рода спонтанное согласие между обвиняемыми — выходцами из низов, чья культура имела простую магическую основу и предусматривала сверхъестественное вмешательство, и судьями, пораженными синдромом «осажденной крепости». В сознании последних реально существуют шабаши и т. п., что неизбежно провоцирует изобличение. Задаваемые вопросы ставятся таким образом, что они неумолимо подталкивают к признаниям, которые, впрочем, учитывая реальность применения пыток, гарантированы в любом случае: «Если не все из нас признались в том, что являются колдунами, единственная этому причина состоит в том, что не всех нас подвергли пыткам», — писал в 1631 г. иезуит Ф. Шпее.
Возможность появления столь смелого критического замечания сигнализирует, что к этому времени процесс пошел на убыль. Великая охота на дьявола к XVII в. достигла кульминации в присущей ей своего рода одержимости, затем вылилась в ряд процессов и больших зрелищных изгнаний дьявола, которые во многом имели обратный эффект, породив и множа скептицизм, усиленный также ростом самосознания и критического мышления. Утрированная охота на ведьм привела к вызывающей подозрение театральности, которая мало-помалу лишила доверия к дьяволу правящие круги общества.