Голова короля склонялась все ниже и ниже; он зарылся лицом в шкуры, покрывающие ложе.
— Да, Оливер, я не потревожу ее сна. Я не дотронусь до нее, когда она проснется. Я не хочу больше убивать…
Потрясенный, весь дрожащий, Неккер молвил только:
— Посмотрите на меня, государь.
Людовик с огромным усилием поднял голову.
— Вы плачете, государь. Вы прежде когда-нибудь плакали? Сейчас вы хороший, хороший человек.
Он опустился на колени рядом с королем и целовал его руку.
— Я уже старик, — тихо сказал Людовик, — и это, видно, к лучшему.
Внезапно он ухватился за руку Оливера и весь прижался к ней.
— Король не хочет больше убивать, — простонал он.
Какая-то необычная улыбка скользнула по лицу Неккера.
— Не король, а человек не хочет больше убивать, государь, а я служу и человеку и королю…
Людовик взял голову Оливера обеими руками и долго глядел ему в глаза, ища чего-то.
— Мы не до конца знаем друг друга, брат мои, — прошептал он наконец, — и это к лучшему.
Они умолкли. Анна повернулась во сне и улыбнулась. Потом лицо ее стало пасмурным, даже печальным, словно ее мучили жуткие видения. Грудь ее быстро поднималась и опускалась. Она вытянула руки, как бы обороняясь.
— Ты все-таки плакал, Оливер, — лепетала она. Людовик поднял задумчивое лицо.
— Отчего ты плакал, Оливер? — печально спросил он.
Неккер посмотрел на него со страданием.
— Из-за вас, государь; я не знал, что вы сами умеете плакать.
— Я этого тоже не знал, Оливер…
— Дай мне зеркало, — шепнула спящая еле внятно. Неземная радость была в ее лице. Оно было неподвижно, а она все-таки улыбалась. Очарованному королю показалось, что улыбка разлилась по ее коже.
— Оставь меня одного, Оливер, дай наглядеться, — тихонько попросил он.
На празднества, данные в замке королевы по случаю крещения дофина, прибыл и Карл Гиеньский.
Рождение наследника вызвало в среде оппозиционных вассалов короны небывалое возбуждение и снова оживило мысль о создании лиги: д’Юрфэ даже полагал, что в скором времени представится возможность претворить оппозиционные настроения в открытое выступление и посему, как опытный политик, именно теперь охотно демонстрировал королю свою лояльность и совершенную преданность. Вот почему Карл, не медля ни минуты, принял приглашение брата и отправился с полагающейся по сему случаю радостью приветствовать наследника престола.
Он нашел короля в необычайном для него состоянии душевного покоя и ровной, просветленной доброты. Все это поведение по отношению к брату было до неправдоподобия чуждо каким-либо политическим целям и соображениям; и, однако, в нем действительно не шевельнулось ни одной мысли, напоминающей интригу, ловушку, подвох. Шарлотта, встретившая Карла умным, исполненным сострадания взглядом и наблюдавшая все время за обоими братьями, спросила сеньора Ле Мовэ, к которому она относилась как к другу и в обществе которого чувствовала себя хорошо:
— Неужто двуличие королей доходит до таких пределов?
— Нет, сударыня, — убежденно ответил Неккер. — Благодатная доброта разлита теперь в душе короля. Он никогда не знал этого чувства, и оно радует его.
Шарлотта выпрямилась в кресле и даже похорошела от неожиданности:
— Значит, король беседует сейчас не с осужденным на смерть?
— С осужденным, государыня, — тихо сказал Неккер.
Королева скорбно опустила голову.
— Как понять вас, мессир? Как могу я поверить в его доброту, раз он все же замышляет убийство?
Оливер посмотрел на ее слишком высокий, с залысинами, лоб.
— Король не может не убивать, — прошептал он, — но вот тот седой человек поистине кроток, поистине добр и не помышляет о братоубийстве. Людовик не знает, что беседует сейчас с осужденным.
Шарлотта в ужасе подняла на него глаза.
— А кто же знает об этом, мессир? — вымолвила она трясущимися губами. Глаза Неккера были печальны.
— Вы, всемилостивейшая государыня, да я.
Руки Шарлотты вспорхнули с колен как испуганные птицы, затем молитвенно сомкнулись.
— Господи, спаси и помилуй и благослави вашу великую душу, мессир, — набожно проговорила она.
Оливер улыбнулся с бесконечной болью и промолчал. Королева глядела на него задумчивыми, ищущими глазами.
— Долго ли он еще будет хорошим человеком? — вдруг спросила она.
— До тех пор, покуда любит, оставаясь чистым.
— Анна… — еле внятно шепнула Шарлотта, и плечи ее поднялись. Оливер закрыл глаза, словно и ему звук этого имени причинял боль.