Тут вбежал секретарь. По его взволнованному лицу видно было, что ему уже доложили о неожиданном посещении. Он знал в лицо Барта, но не знал Неккера. Бросив на широкоплечего великана поспешный взгляд из-под прищуренных век, он пробормотал что-то невнятное и побежал к своей конторке.
— Запротоколируйте следующее, — приказал тщедушный седовласый посетитель; и то, что он говорил как власть имеющий, а страшилище из Сен-Клу молча, покорно стояло в сторонке, заставило секретаря содрогнуться.
— Пишите, — снова сказал седой человек. — Я, Оливер Неккер из Гента, сьер Ле Мовэ…
Перо выпало из рук секретаря, лицо его посерело.
— Это… шутка? — произнес он, запинаясь. Оливер тихо засмеялся.
— У вас еще будет время и возможность все проверить, господин секретарь, — сказал он, — пишите: сьер Ле Мовэ, граф де Мелан, сеньор де Крон, де Рувре, де Сенар, комендант Сен-Клу, профос-маршал Франции и советник короля… в сопровождении управляющего моего Даниеля Барта из Гента… Пишите же, господин секретарь! — прервал он сам себя, когда перо снова запрыгало в руке чиновника, — …сим объявляю во всеобщее сведение: государь наш и христианнейший король Людовик Валуа скончался…
Перо упало на пергамент; секретарь отпрянул от него, словно оно было из раскаленного железа.
— Пишите! — властно крикнул на него Неккер. Секретарь пополз обратно к своей конторке; лицо у него было почти желтое.
— …скончался вчера утром, сентября тридцатого дня, в лоне святой римской церкви. Я, Оливер Неккер, отдаюсь вместе с управляющим моим Даниелем Бартом и со всем моим и его имуществом без всяких предварительных условий во власть Верховного суда и передаю себя и его в руки высокого и нелицеприятного правосудия…
К вечеру на Неккера и Барта надели наручники и под конвоем ста солдат в полном вооружении отвели в Луврскую башню. Прокурор объявил коменданту замка сьеру де Сен-Венан, что, в случае побега заключенных, он понесет то самое наказание, к которому они будут приговорены судом. На другой день парламентские герольды всенародно объявили на площадях о смерти короля, об образовании регентства, о разжаловании, аресте и предании суду Ле Мовэ и его управляющего, о восстановлении в должности президента Ле Буланже. В башню к заключенным доносились крики толпы. Они не могли расслышать слов и спросили часовых. Один из стражников вышел, через некоторое время вернулся и передал им, что народ кричит: «Да здравствует король! Смерть Дьяволу!» Оливер улыбнулся.
— Вот видишь, Даниель, мой сложный расчет сведен к простейшей формуле!
— Какой странный богобоязненный народ, — сказал Барт и покачал головой.
На другой день, после торжественного восстановления в должности президента Ле Буланже, начался процесс. Велся он со всей строгостью, с жесточайшей доскональностью. Понадобилось шесть дней для того, чтобы лишь собрать весь обвинительный материал и распределить его между следственными комиссиями. На седьмой день обвиняемые впервые предстали перед судом, заседавшим в главной зале, которую черные торжественные мантии окутали словно флером. Только пурпур отороченной мехом прокурорской шапки ярко горел над возвышением, где сидел обвинитель. На президентском кресле с лилиями Валуа, которое казалось особенно черным под ниспадавшим на него горностаем, сидел старый Ле Буланже; волосы и берет на ястребиной его голове давали тот же контраст белого и черного. Обвиняемые присягнули в том, что будут показывать правду, только одну правду. Ле Мовэ заявил, что он в принципе принимает на себя полную ответственность за все действия своего управляющего и просил лишь об одном: не разлучать их до оглашения приговора.
— Оливер Неккер, — спросил президент, — был ли тебе известен указ регентства о твоем разжаловании, когда ты отдался во власть суда?
— Да.
Ле Буланже поднял голову в изумлении. После паузы он продолжал:
— А мое восстановление в должности было тебе известно?
— Да, — сказал Неккер с беспокойством, — но, господин президент, углублять эти вопросы, стоящие вне связи с процессом, было бы отнюдь не в интересах государства и регентства, между тем я вынужден отвечать на них в силу данной присяги.
Судья опешил и умолк. Черные мантии заволновались, зашелестели. Обвиняемых поскорей увели; было решено по возможности избегать публичных допросов, предоставив разбор отдельных пунктов следственным комиссиям, которые должны были свои протоколы, подписанные обвиняемыми, сдавать пленуму суда.