Фрадэн вскрикнул, увидев ногу. Он тут же умчался, не отвечая на испуганные расспросы Даниеля.
— У вас секреты от меня, мейстер! — бранился Барт из-за стены.
— Оставь, Даниель, — ласково успокоил его Неккер, — я лишь немного распалил его воображение.
Через час прибыл президент. Он велел тюремщику удалиться и с факелом в руке подошел к койке Оливера. Они посмотрели друг друга в глаза. Оливер молча сбросил с себя одеяло. Судья не дрогнул.
— Почему хотите вы, сеньор, чтобы я здесь умер? — спросил Неккер. Президент ответил не колеблясь:
— Потому что вы знаете и можете всенародно высказать тайны, не подлежащие оглашению. Суд этого боится.
— Суд боится того, чего боитесь вы, сеньор. А вы сомневаетесь в том, доподлинно ли я дьявол, и боитесь собственных сомнений.
Ле Буланже долго молчал. Потом спросил:
— Указы регентства — ваших рук дело, Неккер?
Оливер поднял голову.
— Вы будете удивлены, сеньор: такова была последняя воля короля.
Президент отступил шаг назад; факел в его руке заколебался.
— Король приказал вам предстать перед судом, Неккер?
— Нет, но, умирая, он отдал в мои руки жизнь молодого короля и судьбы престола. Теперь вы знаете мою тайну, теперь вы понимаете мой поступок, президент, и теперь вы знаете, в чем ваш долг.
Судья медленно наклонился. Он был словно оглушен каким-то внутренним шумом. Два глаза, широко раскрытые, были так скованы тайным волнением, что ничего не различали. Голова склонялась ниже, ниже. Он поцеловал руки, сложенные поверх грубого одеяла.
Он не произнес ни слова. Даниель, обеспокоенный долгим молчанием, закричал, прорвав тишину:
— Отомкните пояс! Ради всего святого не медлите, сеньор!
Президент выпрямился и смущенно кашлянул. Потом позвал тюремного сторожа и дежурного офицера.
— Состояние заключенного, — сказал он резко и безапелляционно, по своему обыкновению, — исключает всякую возможность побега; властью судьи я приказываю снять оковы. И пусть пошлют за евреем-медиком архиепископа.
Со сжатыми губами наклонился он над Ле Мовэ, откинул одеяло и рубашку и отомкнул железный пояс. Покуда двое служителей поднимали Оливера, а двое других снимал цепи, он успел потерять сознание. Он очнулся, когда левая нога была уже ампутирована.
Президент распорядился, ко всеобщему изумлению, чтобы комиссии закончили свои работы через две недели, не позже. В феврале, на пятом месяце процесса, Верховный суд в составе двух первоприсутствующих и двадцати шести членов собрался для постановления приговора. Целых шесть дней читались протоколы; девятнадцатого февраля вердикт был вынесен. Суд единогласно приговорил Оливера Неккера и Даниеля Барта, ввиду их бесчисленных преступлений, к повешению на виселице города Парижа.
Рано утром 21 февраля президент Ле Буланже, его заместитель Де ла Ваккери и генеральный прокурор Аллигре прибыли в Консьержери и объявили заключенным приговор.
— Хорошо, — сказал Оливер, болтавшийся, как скелет, между двумя костылями.
— Превосходно! — воскликнул Барт, который поддерживал его рукою и только что плакал как дитя, увидев мейстера после стольких месяцев разлуки.
— Приговор, — сказал президент, — вступает в законную силу без утверждения его правительством. Имеете ли вы что-либо возразить против этого?
Неккер смерил его долгим взглядом и чуть-чуть улыбнулся.
— Нет, — сказал он и тихо добавил: — благодарю вас, сеньор. Все очень хорошо. Солнце светит сегодня?
Ле Буланже поспешно отвернулся и вышел не отвечая. Де ла Ваккери и прокурор переглянулись между собой и вышли вслед за ним. Немедленно вошел приор Фрадэн; другой монах очень высокого роста остался стоять в дверях.
— Светит сегодня солнце, брат Тоон? — спросил опять Оливер.
— Да, — ответил аббат, — совсем как весной.
— Хорошо, хорошо, — кивнул Оливер.
— Самая подходящая погода для народного празднества, — сказал Барт.
— Помолимся? — тихо спросил Фрадэн.
— Да, — сказал Даниель изменившимся голосом. Оливер молчал и глядел на дверь.
— Еще один служитель божий решается прийти к Дьяволу?
Аббат наклонился к самому уху Оливера.
— Духовник королевы, — прошептал он. Высокий монах подошел ближе. Оливер пристально в него всмотрелся и воскликнул: