Я вытягиваю руку из стены и падаю плашмя на спину. Мои колени вибрируют. Челюсти болят от того, что были так сильно стиснуты. Я смотрю на свою руку. Вы когда-нибудь начинали готовить бекон, тут звонит телефон, и вы забываете о беконе, пока не начинает пахнуть обугленной свининой? Это я. Я тот самый бекон. Услышьте мой рёв. С другой стороны, укус хорошо прижёгся.
За спиной я слышу, как Бримборион отодвигает стол, за которым прятался. Он подползает ко мне. На одной руке у него аккуратная чистая повязка.
— Ты спас меня.
Я смотрю на него, сидящего надо мной.
— Чего?
Он присаживается на корточки. Прислоняется спиной к стене.
— Не понимаю тебя. Вчера ты отрезаешь мне палец, а сегодня спасаешь жизнь. Что с тобой не так?
— Я просто очень устал.
— Ты мог бросить меня этим тварям и сбежать.
— Нужно запомнить это на следующий раз.
Он склоняется надо мной и корчит гримасу, словно чувствует запах прокисшего молока.
— Твоя рука выглядит ужасно.
— «Ужасно» — понятие относительное. В том смысле, она выглядит лучше, чем Лахаш.
Бримборион поднимает голову, чтобы получше рассмотреть пятно костей и хрящей на кровати.
— Ты его знал. Кем он был?
— Травником, — отвечает Бримборион, — Он работал с дворцовыми магами. Я покупал у него… разные вещи.
— Ты имеешь в виду, что он твой поставщик.
— Как тебе угодно.
— У него был доступ к хорошим вещам?
— Что ты имеешь в виду?
— Вроде, может, снотворного. Что-то, что могло достаточно расслабить его, чтобы попасть под психический контроль.
— Думаешь, это то, что с ним случилось?
— Не знаю. Какого рода убеждение потребовалось бы, чтобы ты сидел спокойно, пока кто-то накачивает тебя до отказа плотоядными жуками?
Бримборион скрещивает руки на груди. Распутывает их. Прислоняет голову к стене и смотрит в потолок. Я перекатываюсь на свою руку Кисси, единственную часть меня, которая не болит, и, опираясь на неё, принимаю сидячее положение. Пытаюсь шевелить обожжёнными пальцами. Когда они сгибаются, отваливаются слои чёрной кожи, обнажая покрытую волдырями красную плоть. По крайней мере, осталось достаточно здоровой кожи для заживления.
— Хочешь, принесу тебе что-нибудь? — спрашивает Бримборион.
— Что? — спрашиваю я, мои мозг и тело ещё не совсем в ладах друг с другом.
Бримборион указывает на мою руку.
— Хочешь, я принесу тебе что-нибудь для этого? Дворцовые ведьмы готовят кое-какие мощные целебные зелья.
— Ага. Конечно. И сигарет. Мне в самом деле нужна сигарета.
— Я вернусь.
Он поднимается на ноги.
— Никому не говори об этом. Особенно Ветису. Я не хочу быть под защитой по самые помидоры, — говорю я. — Веди себя так, будто ничего не произошло. Это должно дать тому, кто это устроил, пищу для размышлений.
— Ты даже не хочешь, чтобы номер убрали?
— Оставь всё как есть.
— Понимаю.
Он собирается уходить.
— Что ты сказал, когда вошёл?
Он идёт к краю кровати, поднимает с пола конверт и прямоугольную коробку и приносит их мне.
— У меня была твоя почта.
— Всё это пришло сегодня?
— Коробка вчера. Записки до этого. Не помню, когда.
— Ты бы не отдал всё это мне, если бы мы не поговорили в коридоре вчера вечером.
— Нет.
— Почему именно эти письма?
Он качает головой.
— Это не была обычная официальная корреспонденция. Придержав их, можно было гарантировать твою изоляцию.
— Тебе платят, чтобы ты придерживал определённые сообщения и передавал мне другие.
Бримборион пожимает плечами.
— У всех во дворце есть побочный приработок. Это генералы богатеют. Не гражданские служащие.
— Кто заплатил тебе, чтобы ты придержал эти?
Он смотрит на кровать.
— Лахаш.
Хороший способ замести следы. Не просто убить парня, который слишком много знает. Превратить его в самоубийственную жучиную бомбу.
— Если кто-то хочет убить тебя, должны быть способы попроще.
— Они пробовали проще. Теперь попробовали так. Береги свой зад. Ты работаешь на меня, так что рано или поздно тоже окажешься в жучином списке.
Он касается рукой груди, примерно в том месте, где лопнул Лахаш. Затем поворачивается и выходит, плотно закрыв двери.
Я пользуюсь зубами, чтобы стянуть перчатку с руки Кисси. Ближайшие несколько дней я буду часто ей пользоваться. Я расстёгиваю пару пуговиц на рубашке и засовываю обожжённую руку внутрь, как будто это перевязь. Чувства начинают возвращаться, что означает, что она уже чертовски болит. Я рычу адовское худу, и почерневшая кожа светлеет до естественного цвета. Я никогда не был силён в магии исцеления, но хотя бы могу сделать так, чтобы рука выглядела нормальной, пока заживает. Просто следующие несколько дней не буду писать никаких сонетов Кэнди.