Их ботинки и бронежилеты тяжёлого вида, выдаваемые прифронтовой пехоте, которая, по сути, является пушечным мясом. Но с тех пор, как закончена война с Небесами, у клоунов вроде этих не должно быть свободного времени. Чтобы избежать подобной хуйни, я и не тороплюсь с восстановлением. Почему эти мудаки не расчищают завалы и не восстанавливают дороги вместе с остальными пехотинцами? Они полагают, что, если убьют меня, один из них станет новым Люцифером? Может, они собирались разделить этот титул — Мо, Ларри и Кёрли, Три Адских Балбеса[17]. Но ни у кого из этой шайки не хватило бы воображения или яиц, чтобы самостоятельно попробовать провернуть нечто подобное. Кто-то их надоумил. Тот, которому я вмазал шлемом, приходит в себя, так что я возвращаюсь к нему.
Я поднимаю целый длинный меч и прижимаю к его горлу.
— Проснулся, солнышко?
Он хрюкает. Трясёт головой, пытаясь прийти в себя.
— Кто вас послал?
— Никто. Мне не нужно разрешение, чтобы убивать смертных.
Я наклоняюсь вперёд, используя свой вес, чтобы вдавить острие меча в него, пока не начинает течь кровь.
— Этот смертный подписывает твои зарплатные чеки, урод. Угадай, кто не получит рождественский бонус?
Он кривится и сплёвывает.
— Смертный никогда не станет истинным Люцифером. Смертные — это души, не годные ни на что, кроме пыток и хозяйственных работ, которым можно обучить животное. Я проклинаю тебя и смертного Мейсона Фаима. Он хотя бы обещал нам Небеса. Что дал нам ты?
— Я не отрезал тебе руки и ноги, и не превратил в декоративную подушку. Как насчёт этого?
Он напрягается. Даже с мечом у горла он хочет броситься на меня. Он настоящий пацан. Истинно верующий. Такие, как он, строили Освенцим и устраивали линчевания на родине. Кто знает, в какие игры он со своими друзьями играют с душами здесь внизу?
Я убираю меч от его горла и бью плоской стороной по его изуродованному лицу. Он стонет и сгибается пополам. Везучий ублюдок. Мне бы тоже хотелось лежать и стонать. Мои помятые рёбра болят. Я швыряю оба его меча в ближайший провал.
— Ты так и не ответил на мой вопрос. Кто вас послал?
Он переводит дыхание и говорит: «Мы пришли сами, чтобы убить ложного Лорда Геенны».
Я хватаю его за голову и вдавливаю в щебёнку. Я всегда хорошо видел, когда люди лгут, но Люцифер может видеть то, чего я не вижу, и доспех даёт мне частичку его силы. На данный момент это преимущественно фокусы уровня интермедий, но я могу сказать, если кто-то носит чары для маскировки, или если кто-то заколдован. Я всё время смотрю вглубь глаз ассасина. Внутри что-то дрожит, как микроскопический стробоскоп. Вот оно. Он заколдован. Кто-то отправил его и его друзей на охоту за мной и стёр им память, чтобы эти хмыри считали, что это была их идея. Я отпускаю его и сажусь на щебёнку над ним.
— Как тебя зовут?
Он внимательно смотрит на меня. Он действительно ненавидит, когда его допрашивает смертный.
— Укобак.
Я мог бы забрать Укобака во дворец, передать его ведьмам, и пусть они разберут его разум на части. Может они и смогут найти внутри что-то полезное, но я не уверен насчёт этого парня. Тот, кто отобрал этих троих, выбрал их потому, что у них не наблюдалось избытка клеток головного мозга. У разумного адовца или человека даже после стирания памяти обычно остаются какие-то остаточные проявления. Иногда их можно обнаружить, если копнуть достаточно глубоко и не беспокоиться о том, что можно убить или превратить в овощ. Но при той силе заклятия, что я увидел в глазах Укобака, внутри него не окажется ничего полезного. Я не могу бросить его в психушку или тюрьму. В конце концов, я Люцифер. Тому, кто послал его, нужно сообщение.
— Ладно, Укобак, вот как обстоят дела. Ты устроил мне засаду и облажался. Твои друзья мертвы, и мне кажется, что от тебя мало пользы в плане информации. Плюс, твой чёртов меч порвал мне куртку.
Он уставился на меня.
— Объясню по-простому. Я могу убить тебя сейчас или оставить в живых, но это будет больно. Тебе выбирать.
Укобак смещает свой вес. Он хочет сделать последний бросок камикадзе на меня. Я пробую пальцем прореху в рукаве куртке. Всё не так уж плохо. Скорее всего, смогу заштопать. Я не берегу одежду. Всё из-за поножовщины и стрельбы.
— Если бы мог, я бы убил тебя и каждого смертного во Вселенной, — хрипит он. — Когда ваши души попадут в Ад, я потрачу вечность, сплетая из ваших внутренностей гобелены великолепной агонии и развешу их по всем стенам и парапетам Пандемониума.
— Если бы желания были конями, мы бы все были по сапоги в дерьме. Выбирай, Чак. Тихая смерть или ужасная жизнь.
17