Бернэма поразила молодость Кодмэна – на вид ему было около тридцати. Кодмэн должен был обладать несомненными выдающимися способностями, чтобы в столь молодом возрасте завоевать полное доверие одного из величайших американских ландшафтных дизайнеров. Взгляд его глаз цвета вулканического стекла был настолько пронзительным, что, казалось, способен прожигать отверстия в стали. Что касается Олмстеда, то Бернэма поразила хрупкость остова его тела, который, как казалось на первый взгляд, не в состоянии был удерживать столь массивный череп. Его голова, практически полностью облысевшая, окаймленная снизу спутанной белой бородой, походила на рождественский шар из слоновой кости, лежащий на слое мягкой стружки. Олмстед выглядел усталым из-за своих нескончаемых поездок, но взгляд его больших глаз оставался теплым и проницательным. Он хотел приступить к работе немедленно. А Бернэм наконец-то увидел человека, который понимает истинную цену каждой потерянной минуты.
Бернэму, конечно же, было известно о достижениях Олмстеда: Центральный парк на Манхэттене, Проспект-парк в Бруклине, площадки вокруг Корнельского и Йельского университетов, десятки других выполненных им проектов. Он знал и то, что до того, как заняться ландшафтной архитектурой, Олмстед был писателем и издателем, который многократно путешествовал по предвоенному Югу, изучая культуру и повседневную жизнь в условиях рабства. Олмстед прославился своими блистательными способностями исследователя, а также неутолимым интересом к этой работе, а кроме этого, и откровенной прямотой, которую со стойкой уверенностью выражал в присутствии людей, у которых не укладывалось в голове, что он стремится создавать не цветочные клумбы и декоративные сады, а создает то, что является продолжением пейзажа или ландшафта, виды, полные скрытых таинств, теней и полосок земли, разрисованных солнечным светом.
Олмстед со своей стороны знал, что Бернэм был ведущей силой в деле высотного строительства. Как говорили, Бернэм был деловым гением своей фирмы, Рут – художником. И именно в Бернэме Олмстед сразу почувствовал родственную душу. Бернэм был решительным, прямым, иногда даже резким, но в то же время сердечным; во время разговора он не спускал с собеседника пристального взгляда голубых глаз, который, по мнению Олмстеда, придавал словам Бернэма большую убедительность. Олмстед и Кодмэн, обсуждая ситуацию в Чикаго, согласились, что Бернэм – это тот человек, с которым они смогут работать.
Объезд города начался практически сразу, но его результаты едва ли можно было считать объективными. Бернэм и Рут не скрывали, что им особенно нравится один участок: Джексон-парк, расположенный на южной стороне Чикаго, к востоку от Энглвуда, на берегу озера. Как ни странно, Олмстеду был знаком этот участок земли. Двадцать лет назад по заказу членов городской комиссии по строительству Южного парка в Чикаго Олмстед изучил и Джексон-парк, и расположенный к западу от него Вашингтонский парк, а также и соединяющий их широкий бульвар, названный Мидуэй. В планах, разработанных им для комиссии, он предвидел преобразование участка, на котором впоследствии был разбит Джексон-парк, из песчаной пустыни с прудами стоячей воды в парк, не похожий ни на один из существующих в стране парков; в этом парке главными должны были стать вода и путешествия на лодках, а для этого необходимы были каналы, лагуны и затененные бухточки. Олмстед завершил работу над этими планами незадолго до Великого пожара 1871 года. В горячке восстановления и перестройки города властям Чикаго было не до реализации того, что сформировалось в сознании Олмстеда. Этот парк вошел в состав Чикаго во время присоединения прилегающих территорий в 1889 году, но тем не менее Олмстед видел, как мало изменилось это знакомое ему место. Он знал об изъянах этого места, о его многочисленных изъянах и недостатках, но верил, что, если не пожалеть сил на продуманные дренажные и землеустроительные работы, этому парку можно будет придать ландшафт, отличный от тех, в которых когда-либо устраивались выставки.