Люди часто погибали в ранние утренние часы, так и оставаясь неопознанными. Каждый из тысячи поездов, приходящих в город и уходящих из него, ехал по земляному полотну. Можно было сделать шаг с тротуара и тут же лишиться жизни благодаря железнодорожной транспортной компании «Чикаго лимитед». Каждый день в среднем два человека попадали под колеса поездов на городских железнодорожных переездах. Получаемые ими при этом травмы были ужасными до гротеска. Несколько пешеходов пораскинули мозгами. Существовали и другие риски. Уличные дилижансы падали с разводных мостов. Лошади, пугаясь чего-либо, неслись и врезались вместе с повозками в толпу. По дюжине жизней ежедневно уносили пожары. Описывая погибших на пожаре, газеты использовали полюбившийся всем термин «жареный». Дифтерия, тиф, холера, инфлюэнца считались обычными заболеваниями. Помимо всего этого, были еще и убийства. Во время функционирования выставки процентное соотношение между мужчинами и женщинами, убивавшими друг друга, резко выросло в национальном масштабе, но особенно оно выросло в Чикаго, где полиция ощутила явный недостаток личного состава и судмедэкспертов для того, чтобы хотя бы сдержать этот рост. В первые шесть месяцев 1892 года в городе было зарегистрировано почти восемьсот случаев насильственных смертей. По четыре случая в день. Причины большинства из них были тривиальными, связанными с ограблением, ссорой или ревностью. Мужчины стреляли в женщин, женщины стреляли в мужчин, дети случайно стреляли друг в друга. Но все происходящее можно было понять. Ничего подобного уайтчепельским убийствам не происходило. Пять трупов – этим ограничились дела Джека-Потрошителя в 1888 году – не привлекли к себе внимания читателей американских газет и не побудили их к тому, чтобы потребовать от властей соответствующих объяснений: они были более чем уверены, что такие случаи никогда не произойдут в городах, где живут они.
Но ситуация менялась. Границы между моралью и безнравственностью, казалось, стирались повсеместно. Элизабет Кэди Стантон [26] настойчиво требовала разрешить разводы. Кларенс Дэрроу ратовал за свободную любовь. Некая молодая особа по фамилии Борден убила своих родителей.
А в Чикаго с поезда сошел молодой симпатичный доктор с хирургическим саквояжем в руке. Он влился в мир, заполненный криком, дымом и паром, густо пропитанный запахом говяжьих и свиных туш. Он нашел окружающую обстановку привлекательной.
Уже потом стали приходить письма от семейств Сиграндов, Уильямсов, Смайтов и других неназванных здесь людей; все письма были посланы в странный мрачный «замок» на углу Тридцать шестой улицы и Уоллес, и все письма содержали мольбы сообщить местонахождение дочерей и их детей.
Было так легко исчезнуть, так легко все отрицать, как и маскировать в дыму и грохоте нечто мрачное и страшное, что пустило свои корни.
Таким был Чикаго накануне величайшей в истории выставки.
Неприятности только начинаются
Во второй половине дня в понедельник 24 февраля 1890 года примерно две сотни человек толпились на тротуаре возле дома, где помещалась редакция газеты «Чикаго трибюн»; подобные толпы людей собирались возле каждой из двадцати восьми других выходивших в городе газет, а также в вестибюлях отелей, в барах, в офисах «Постал телеграф компани» и «Вестерн Юнион». Среди собравшихся у входа в «Чикаго трибюн» были бизнесмены, конторщики, коммивояжеры, стенографисты, офицеры полиции и как минимум один парикмахер. Мальчишки-рассыльные стояли наготове, чтобы пуститься во весь опор сразу, как только появятся новости. Воздух был холодным. Смог заполнял пространства между домами и ограничивал пределы видимости несколькими кварталами. Время от времени офицеры полиции расчищали дорогу для ярко-желтых городских вагонов городской канатной дороги, которые горожане называли «хватал-вагонами», поскольку двигаться они могли только при постоянном контакте с кабелем, проложенным вдоль улицы. Подводы оптовиков, нагруженные товарами для розничных торговцев, громыхали по камням мостовой; запряженные в них огромные лошади выпускали из ноздрей струи пара в сгущающийся предвечерний сумрак.
Толпа перед входом была буквально наэлектризована, поскольку Чикаго считался городом с большим самомнением и спесью. На каждом углу в городе люди вглядывались в лица владельцев магазинов, водителей такси, официантов и коридорных с целью узнать, есть ли какая-либо новость и если есть, то какая она – хорошая или плохая. Пока что нынешний год был хорошим. Население Чикаго только что превысило миллион человек, а это сделало его вторым по численности городом в стране после Нью-Йорка, хотя недовольные жители Филадельфии – прежде вторым по численности населения был этот город – тут же объявили, что Чикаго совершил обман, включив в свои границы большие участки земли как раз во время переписи населения 1890 года. При спорах об этом жители Чикаго только пожимали плечами. Большое и должно быть большим. Сегодняшний успех развеет наконец-то существующее на востоке восприятие Чикаго как всего лишь жадного, известного лишь своими свинобойнями захолустья; неудача в этом соревновании обернется унижением, от которого город оправится не скоро, особенно если принять во внимание, насколько беззастенчиво его руководство хвасталось, что Чикаго одержит победу. На сей раз спесь и бахвальство были более чем серьезными и совершенно не походили на те постоянные беззлобные насмешки нью-йоркского редактора Чарльза Андерсона Дана [27], шутливо называвшего Чикаго «Городом на ветрах», намекая на то, что в городе постоянно дуют сильные ветры с озера Мичиган.
26
27