Я могу продолжать еще очень долго, смысл ясен — имя отвратительное. Но еще хуже, когда твоя семья решает проявить чуточку фантазии, но немножко в ином направлении и называет тебя «Элизабетта» с уклоном в Италию. Все бы ничего, но как мое имя только не коверкали при написании: меняли буквы местами, добавляли «z» вместо «s», теряли вторую «т» и, в конце концов, писали «Элизабет», игнорируя доводы и официальные документы.
Мой вам совет, если хотите испортить ребенку жизнь — назовите его редкой или иностранной формой самого распространенного имени.
Ректор школы практически сразу произвел впечатление желчного и мелкого человека, и дело вовсе не в росте или предубеждениях. Есть же такие мерзкие типы, что стоит им раскрыть рот, тянет блевать или передергивает. Раздражение, скрытое за маской дружелюбия, сочилась гноем из него, наверное, с того момента, как я оказалась на стуле напротив него, доказывая невиновность.
Я не слышу мысли, не смотрю в хрустальный шар, чтобы увидеть будущее, но достаточно следить за реакцией, чтобы прочесть по ней отвращение к нынешней Верховной — мисс Корделии, сквозящее ядом в словах. Зацикленность на свержении женского правления и желание занять место во главе стола, но загрести выгодное положение не своими руками, а используя Майкла.
Притащи в одну из комнат кого-то постороннего обычный студент, и его дни в учебном заведении сочтены, но речь шла о Майкле, а он — Альфа — золотой билет превосходства над ведьмами. Что бы он ни совершил, что бы ни сделал, совет школы Готорна будет рукоплескать и шаркать ножкой — Ах, как силен наш Верховный!
В этом ли не проявление двуличия и подмены понятий во всей красе? Подобную реакцию часто можно встретить в школе, особенно в спортивных секциях, где тренер любит перенять лавры на себя, а директор подчеркивать, что дикаря-перекати-поле превратили в законопослушного гражданина Америки.
Не исключено, что я чересчур категорична на их счет, но, право слово, это взаимно. Умение контролировать эмоции тоже своего рода дар, а он, к сожалению, им не овладел. Чего только стоила фраза: «Вы та самая журналистка, трудами которой местные жители вооружились коктейлями Молотова?»
Они отправили меня поесть с остальными и, боже, это было сравнимо с публичными унижениями в школе. Учащиеся смотрели на меня, используя весь доступный спектр эмоций: с пренебрежением, удивлением, восхищением, омерзением, похотью. Оставалось лишь пришить алую букву на одежду или позволить линчевать.
На ужин подали уже знакомый черствый хлеб, оловянные столовые приборы и консоме, оставляя на десерт осуждающие взгляды. Как будто переодеваешься в одной раздевалке с мальчиками, застывшими в пубертате и с трудом контролирующими желания. Заслонив рукой лицо, я медленно водила ложкой по неглубокой тарелке, завороженно наблюдая, как ценные жиры оседают на олове, не вслушиваясь в чавканье. Никогда не любила супы.
Короткое обсуждение, не потребовавшего личного присутствия великих советниц, — клянусь, на последних словах ректор глупо захихикал, — итогом которого стало решение отправить меня, ныне бездомную и мертвую для общества, под крыло к благодетельнице мисс Корделии-за-своих-горой-Гуд. Решение оспариванию не подлежало, а я и не стремилась, зная, какой ответ последует при возражении.
Майкл — создатель, воскреситель, следующий Верховный, Альфа и так далее и тому подобное, но он не знает, что делать со мной. Он мог спуститься в ад, как уже делал ранее в стремлении привлечь внимание и повторил чудо снова.
Один нюанс — от сильных ведьм был прок, а я стала ожившим трупом.
Во рту все еще ощущался гадкий привкус жирного бульона — позабытой жидкой пищи, когда я вернулась в комнату в ожидании часа отправления. Проблемы подступали и подступали, приумножаясь, как снежный ком, несущийся на тебя с горы. На самолет меня не посадить — отсутствие документов, поездом не отправить по аналогичной причине, позвонить некому.
Вчера все было хорошо, а сегодня в царстве, где никто не умирает, мертвецом оказалась я.
Неподвижное пламя, мягкое освещение, смятая постель — комната оставалась неизменной. Мир рухнет (ха-ха), а неуменьшаемые свечи продолжат гореть на кованой подставке-подсвечнике. Так, собственно, и случилось.
Время вновь потеряло значение.
Я лежала на кровати и гипнотизировала дверь в ожидании, что сейчас постучат. Меня пробивал озноб вопреки тому, что одежды на мне теперь больше, чем в последние дни, а босые ноги укрыты по голень покрывалом.
Тысячи вопросов, следующих друг за другом, но сливающихся в один: что делать дальше? Домой возврата нет, в университет не зачислят без тонны бумажек, которых не получить будучи мертвой или по поддельным документам, общество похоронило под толщей земли неизвестного штата.
«Вот, - думаю я, - вот что чувствовала Ева во время изгнания из рая».
Майкл вернулся в комнату и выглядел безразличным. Это плохо — в бесцветном взгляде практически невозможно различить эмоции. Брат в сердцах предпочитал кидаться ругательствами, но Майклу подобное чуждо.
— Что тебе сказали? - я приподнялась на локте и поджала колени ближе к себе. — Не отстранили от занятий?
Майкл усмехнулся и отрицательно покачал головой:
— Они мне ничего не сделают, говорил же. Кто именно зашел сюда?
— Ты мне скажи, они твои мастера, - я изобразила пальцами кавычки над последним словом.
Описание произошедшего он из меня вытянул лучше любого опытного журналиста чередой вопросов, на которые нельзя было ответить просто «да» и «нет». Свои подозрения о том, что группка неудовлетворенных колдунов использует его, я все же решилась озвучить вслух, и почти сразу получила ответ об общей идее свержения парадигмы ретроградов.
— Ты хотя бы знаешь, что такое «парадигма»?
— Если что-то не складывается — надо это срезать на корню. А эту проблему следует решить радикально.
Это не его слова, скорее прямое цитирование.
— Как ты узнал, что я мертва? - я протараторила это на одном дыхании под девизом «сейчас или никогда», почти без вопросительной интонации.
Майкл, что все это время смотрел куда-то перед собой, повернул голову в мою сторону; уголок рта пополз вверх в ухмылке.
— Я не знал. Корделия упоминала о потере юных дарований, в их числе и ты со своим сбором материала.
Объяснений на следующий вопрос «для чего» тоже не последовало, что заставляло усомниться в иной мотивации, кроме личной прихоти по принципу «смог и сделал». То, что о последствиях он не задумывался, не про него; не про того, кому в силах просчитать на пять шагов абсолютно все.
А я не знала, следует ли мне его благодарить или ненавидеть.
Попутчиком на восточное побережье вызвался тот, кто и обнаружил мое убежище — Джон Генри — он не представился, но к нему так обратились остальные. Я редко встречала людей, использующих второе имя в реальной жизни, но, когда так зовут еще тысячу мужчин, то двойное имя хороший способ самовыражения.
Погода значительно отличалась от прошлой ночи. Молочные клубы тумана витали в воздухе, а небо местами было затянуто тучами, отчего полная луна то появлялась, то исчезала из вида вновь. На синих автомобильных номерах золотыми буквами напечатано «Калифорния». Я была слишком близка к матери и в то же время далека.
Навигатор показал выбранный маршрут — трасса I-10, пролегающая через Хьюстон, Техас. Время в пути около двадцати семи часов. Последний раз я преодолевала длительные расстояния на автобусе и с попутчиками, перед смертью.
От Лос-Анджелеса нас отделяло сорок семь миль, школа Готорна находила чуть севернее в непосредственной близости к национальному заповеднику.
— Что вас связывает? - это было первое, что он спросил, когда ворота, защищающие школу от посторонних, остались позади.
— Что? - я медленно повернула голову в сторону водителя. — Пытаетесь устроить допрос?
— Я пытаюсь узнать о своем ученике больше, - Джон Генри прибавил скорость выше допустимого на этом участке дороги, но вел ровно.