Я забрала нож со стола Галланта и спрятала в другой чулок. Плевать, что ему после этого скажут. Лезвие приятно холодило ногу.
Энди сказала поспешить, если я не хочу быть обнаружена кем-то еще из «всевидящих», следивших за каждым нашим поступком. Мне всегда было интересно, где они живут, почему не едят с нами за одним столом, лишь появляются, будто извне, чтобы отвесить оплеух.
Я разделила с Серой свой второй завтрак, разрезав кубик на две части. Ее глаза, большие и круглые, точно у рыбы, засверкали, будто бы я подарила ей браслетик дружбы.
В комнате я припала к дверному проему, оставив небольшую щель, чтобы вслушиваться в происходящее за ее пределами. Спешно прошла какая-то Серая, кажется, Мэллори, наверное, побежала успокаивать Коко. В руке я сжимала вилку, готовая ударить сразу же в горло кому угодно. Если это «чудища» с поверхности — несчастные уцелевшие в радиации, то это их остановит. Они, по идее, слабее нас. Нож — крайний случай. Чтобы перерезать им глотку, придется попотеть. Одноразовые в забегаловках и то, наверное, острее.
Автоматические двери, ведущие в заветную комнату, захлопнулись. Кто-то вошел. Если бы это были каннибалы-головорезы, то они бы выломали дверь и передвигались шумно. Я различила шаги одного человека, возможно, это была Кулак. Мид двигалась практически бесшумно. Может, кто-то ранен, но это не волочение ног по земле.
Я сняла обувь, вынула из чулка нож и всунула в рукав платья, согнув левую руку. В коридоре никого не было, все послушно затаились в комнатах. Я прошла до первого же пролета, скрываясь в неосвещенном углу, откуда открывался скудный обзор на нижний этаж. Ступни мерзли в тонких чулках, если неподвижно стоять на одном месте. Здесь идти — меньше одной минуты, но я все еще слышу шаги. Может, время для меня стало течь быстрее?
Милостивый Боже… Мне захотелось помолиться и попросить прощение за прегрешения, но вовремя себя остановила. Я ни в чем не виновна перед Ним или кем-то еще. Свое уже получила сполна.
Шаги становились громче. Я затаила дыхание и прижала ладонь ко рту — слишком громко дышу. Следовало бы вжаться в стену, а не высовываться, чтобы лучше разглядеть чужака. Чужака ли? Со спины не разберешь. Светлые длинные волосы и черная накидка не позволяли с абсолютной уверенностью определить пол человека. Сомнения всегда оставались. Они — часть нашего существования.
Но есть Энди. Она и еще один Серый закрывали двери, которыми никто не пользовался уже довольно давно, отделяющие холл от гостиной, где собирались преподаватели школы Готорна для выдающихся юношей. Это не хорошо.
Прорицание, вот как это называется.
Я вышла из укрытия, надеясь, что сейчас Энди поднимет глаза наверх, хоть за Серыми этого и не наблюдалось. Они привыкли опускать глаза или смотреть только перед собой. Вертеть головой во все стороны, подмечая каждую деталь — прерогатива Лиловых. Мне везет. Энди по какой-то причине посмотрела вверх. Контактировать открыто нам запрещено, если они заняты делом, а потому я произношу одними губами единственный вопрос: «Кто это?». Она чуть повела плечом и прикрыла глаза. Так мы договорились отвечать «да» или «нет». Ее жест — нет. Она не знала. Взглядом я указала на неосвещенный пролет. «Нужно поговорить». Энди повторила свой отрицательный жест. Мне кажется, что это прозвучало слишком громко, хоть в тишине не слышно ничего, кроме шелеста мягкой тряпочки для полировки.
Что происходило за дверью — загадка.
Когда Серый ушел, она сдалась. Нет уверенности, что он доложит на нас, но рисковать все же не стоило. Любой способен на многое, чтобы спасти свою шкуру, если будет грозить опасность.
Говорить — риск. Громко или тихо — не имело значение. В тишине любой голос различим, а потому мы стоим близко к другу. Очень близко, я различаю запах ее волос, а не только моющего средства.
«Не женщина, мужчина», «не представился», «его ждала Венебл».
Бесполезная информация. Внизу послышались шаги, но дверь, кажется, не открывалась. Мы бы услышали. Энди струхнула и нырнула во тьму пролета. Я предпочла еще с минуту потоптаться на одном месте, а после вернулась в комнату, прижимая ладонь к горлу.
Мне не о чем беспокоиться. Нужно бы подпереть дверь. Кровать слишком тяжелая, шкаф — не вариант. Мне не о чем волноваться.
Следующие дни я не выходила из комнаты, пока не слышала голос Коко или Эмили. Уходить после обеда тоже не спешила, выжидая какую-нибудь компанию, чтобы вернуться обратно. Я понимала, что это абсурд и мне не семь лет, но ничего не могла с собой поделать. Мне хотелось ошибаться, но, как мы уже выяснили, стратег из меня никудышный. Чаще всего то, чего опасаешься в итоге случается.
Я не уверена, что опасалась этого.
Сегодня у нас ленч, но никаких казней не было и за столом, кажется, присутствовали все. Привычных кубиков нет, снова расставлены пиалы.
— Я отказываюсь есть тварей, у которых нет ног или их слишком много, — подавлено произнесла Вандербилт, поглядывая на супницу с кусочками… змей. Они казались резиновыми. Бульон подозрительно алого цвета.
— Не хочешь — не ешь, — отрезала Мид. — Никто не заставляет.
Я мгновенно отодвинула от себя тарелку.
Дайана заговорила о нужде и благодарности дарам земли. Еще немного и я вылью эту дрянь на ее белоснежную блузку. Иви принялась расхваливать суп из тушеной змеи, который ела с Джиной Лоллобриджидой. Я попыталась представить, как пишется фамилия последней, мысленно рисуя в воздухе линии, из которых появляется невидимая заглавная буква «Л». Галланта затрясло, и он закрыл лицо руками, якобы потирая уголки глаз.
Венебл застучала тростью, восстанавливая дисциплину за столом, а после выплюнула:
— Ешьте.
Еще б сказала: «Подавитесь».
Собравшись с духом, я решила вернуться обратно к себе. От вида пресмыкающихся мне не по себе. Меня хватило на четыре шага, как кто-то по-девичьи высоко взвизгнул, опрокидывая пиалу на пол. Две шипящие змеи ползли навстречу друг другу с разных концов стола.
— Я о них позабочусь, — произнесла Мид с невозмутимым лицом, откладывая в сторону салфетку, укрывавшую ее колени.
Одной змее прострелили голову, другую добили резиновой дубинкой, пока кто-то из Серых принес нож для разделки мяса. Я завороженно смотрела за тем, как нож рассек воздух, а после разрубил рептилию пополам. От вида внутренностей и крови, что напоминала бульон в пиале, меня затошнило.
Девчонка Вандербилт снова вызвала у себя рвоту, надавив двумя пальцами на язык. Снова бесшумно. Маленькая скрытная булимичка.
За пару часов перед коктейлями другая Серая сказала, что меня ждут в музыкальной комнате, а после исправилась на «нас». Я попросила передать, что отвратительно себя чувствую. На это, конечно, никто не повелся. Ублюдки.
Ждать Мид долго не пришлось, но я успела спрятать книгу в шкаф, в особый тайник.
Большую часть времени книгу я носила с собой, помещая под корсет, или держа у живота, придерживая на добром слове или плотно прилегающей к телу резинке панталон. Мест для прогулок у нас не так много, чтобы испытывать уйму дискомфорта, а потому я уже привыкла. Как если бы я проносила учебник на экзамен или лабораторную. Поначалу щекочет нервы, но после привыкаешь. Тайник в шкафу — мое личное изобретение. Каждое платье имело или кринолин, или нижнюю юбку, или все сразу. На одной юбке я связала края между собой и сверху укладывала книгу. Несовершенно, конечно, но лучше, чем прятать под подушками или матрасом. Не так очевидно.
Сейчас Мид не вступала в дебаты и не церемонилась. Я тоже не сотрясала воздух, напрасно взывая к справедливости, к тому, что они не имеют права. Здесь ничего не имеет значения. Мы обменялись односложными бессмысленными фразами, будто для уточнения:
— Идешь?
— Нет.
— Отлично.
За ее спиной показался один из вечных псов, который сгреб меня в охапку, предварительно заткнув рот ладонью. Венебл стыдно за меня, я — позор этой станции, я — неизменная любимица сезона, что знакома каждому по отвратительному поведению и дурной репутации.