— Думаешь, Венебл боится его? Ну, Лэнгдона.
— Она недотраханная конченая сука, установившая идиотские правила. Как ей вообще это пришло в голову?! Смертная казнь за занятие любовью!
Когда я не пишу, то редко задумываюсь о словах, которые ненавижу. Меня просто передергивает от них внутри и почти никогда внешне, правда, порой зубы сводит.
«Занятие любовью» — пополнение в мою копилку.
Отвратительно-приторное словосочетание прямиком из школы. Старшеклассницы его редко употребляли, только при желании показаться круче, продемонстрировать, что они выше простого траха, а их отношения непременно приведут к алтарю. На первый секс меня склоняли в пятнадцать этим же словосочетанием. Я, к счастью, отказалась.
Не вижу проявления любви в том, что один половой орган побывал в другом.
Эмили слишком громкая. Они оба слишком громкие для подчиняющихся и чем-то явно взволнованны.
Когда я вышла из своего укрытия, позволив пламени осветить лицо, девчонка тихо ахнула, будто бы увидела привидение. Может, гены у них и уникальные, но с сообразительностью плоховато. Если бы я хотела перемыть кости кому-то, то говорила бы тихо. Доказательство — «дружба» с Энди. Я не могла назвать ее подругой, так как привыкла воспринимать слово «друг».
Друзья — не прислуга, но прислуга — друзья.
— Ей можно доверять, — первым подал голос Кэмпбелл, поглаживая большим пальцем запястье возлюбленной. — Катрина, да?
Мне стало смешно, как и тогда в музыкальной комнате. За восемнадцать месяцев они даже не озаботились тем, чтобы выучить мое имя. Я, правда, не помнила, чтобы называла его кому-то, но все слышали, как Венебл или эта гиена, мисс Мид, меня отчитывали. Не могли не слышать.
Я кивнула. Не хотелось, чтобы голос разносился эхом по коридору, достигая чьих-то ненужных ушей. Я и без этого на карандаше.
— Ты была права, когда говорила, что Стю был не заражен. Это все Венебл. Она — конченая дрянь. Они врали нам раньше и врут сейчас, навязывают несуществующее, делают из нас рабов!
От имени Стю я почувствовала мгновенную слабость в конечностях и привалилась к стене, шаркнув тяжелым подолом. Когда я произносила его в своей голове, то не было так больно, а на вопли Андре просто не реагировала, да и он не поминал всуе почившего любовника. Только в укор, напомнить о каннибализме.
— Вы что-то узнали? — я произнесла это почти шепотом, подумывая предложить переместиться в одну из комнат. Как ни крути, но трое в замкнутом пространстве ассоциируются с подстрекателями к мятежу.
— У Лэнгдона ноутбук в комнате. Мы видели письма на почте «Кооператива».
— Что?
Боже, они такие глупые! Да сохранит Господь меня от их глупости. Последнее время я выдумывала собственные молитвы потому, что так и не выучила настоящих. Сомневаюсь, что набор звуков мне помог бы, но это хотя бы внушало спокойствие.
Однако же не следует портить отношения с теми, кто мне доверял. Я мысленно дала себе оплеуху и крепче сжала край платья, выплеснув этим жестом свой гнев, и произнесла:
— А таблетки? Видели тот флакон, которым он демонстративно тряс тогда?
Великолепно. Я произнесла целую фразу без перехода на оскорбления и личности.
— Мы не видели, — отозвался Тимоти, а после уточнил. — Не искали.
— Когда вы были в его комнате?
Они переглянулись между собой. Вопрос доверия — вещь шаткая, и их страх оправдан. Возможно, Господь благороден, и они смогли сложить два и два и прийти к выводу, что нельзя быть в нескольких местах одновременно. Конечно, если ты не в волшебном мире Гарри Поттера.
— Минут пятнадцать назад. Мы видели, что он вышел из комнаты и зашли следом.
Пятнадцать минут назад. Пятнадцать минут назад я рассматривала трещины на стенах у дверей, где Майкл Лэнгдон разговаривал с Галлантом. Пятнадцать минут назад Тимоти и Эмили видели, как он вышел из комнаты.
Мы видели то, что хотели видеть или то, что нас заставили видеть?
Господи, не дай этому ублюдку свести меня с ума.
После разговора мне по-ребячески захотелось пробраться в его комнату. Я прекрасно осознавала, что это верх глупости, низшая из всех возможных попыток провокаций. Ноутбук — зацепка. Я бы ни за что не поверила, что он оставил бы его на видном месте из-за глупости.
Майкл из прошлого, который учился в этой школе, прятал все принадлежавшие ему вещи. У него это хорошо получалось, и система дала сбой лишь единожды, когда обнаружили меня. К этому случаю подходит и ситуация с теми колдунами и какой-то теткой-опекуншей, но они не были вещами, чего не скажешь обо мне.
Посмотрите на меня внизу и на них — сожженных и похороненных.
Я остановилась в последнем пролете третьего этажа. Неподалеку располагается комната Венебл, а потому с одной только ступени на лестнице, что вела наверх меня сдувало, словно ветром. Пусть наслаждается одиночеством или компанией Мид в своем царстве. Воображение нарисовало картину, в которой они упиваются властью и насмехаются над нашими жалобными физиономиями. Как и всегда.
Безрассудство. Я прижала ледяные от волнения ладони к горячей шее. Еще не поздно вернуться к себе и проспать, пока не придет Серая. Как же я этого не хочу! Не хочу, чтобы она спрашивала, что Мы будем делать с волосами — тем, что осталось от них, — какое платье мне хочется надеть к коктейлям, захочу ли украсить шею одним из ожерелий, что предлагались на выбор. Одного такого украшения хватило бы, чтобы броситься в Мексиканский залив и больше не всплыть. Полудрагоценные камни царапали шею, душили и обязывали соответствовать — быть такой же пустой, переливающейся в свете пламени стекляшкой.
Я снова дернулась и посмотрела на закрытую дверь. Из любой ситуации, если очень постараться, существует возможность выйти победителем. Выигрыш-выигрыш, да?
Мне были нужны эти сраные таблетки. Из не менее сраного принципа. Господи, зачем мне жить? Я обращалась к Нему и к любому, кто знал ответ на этот вопрос. Что воспрепятствует новому возвращению меня из ада? Собственное достоинство? Мне бы хотелось перевести все таблетки. Подавиться слипшимся комом, что застрянет где-то в глотке, оставить их без шанса уйти с миром во сне.
Я сделала несколько шагов к перилам. Пальцы сомкнулись на гладком дереве.
Идеальный момент — ни Серых, ни надзирателей или Венебл. Я не дура и знаю, в чьих руках заключена власть, застуканной быть не хотелось.
Есть двери, которые должны оставаться закрытыми. Навеки.
Я подняла левую руку и постучала — два коротких стука и один длинный — движения Джона Генри в прошлом. Тишина. Я огляделась по сторонам и дважды ударила ногой, оставив на черном дверном полотне едва различимый пыльный отпечаток подошвы. Вот же дерьмо. Я стерла след подолом платья и нажала на ручку двери.
Планировка казенной комнаты немного отличалась, хотя я списала все на расположение предметов: шкаф справа, кровать у стены слева, дверь в уборную, стол у стены.
Зажженных свеч у стен не хватало для освещения помещения, а одна из трех в подсвечнике слева практически догорела. По правилам пожарной безопасности (Венебл тут не при чем) мы должны тушить свечи перед выходом и могли оставлять лишь ту, что еще с уверенностью прогорит часов шесть. Большинство, конечно, забывало об этом, нарочно или нет, однако случаев возгорания не было, поэтому «главные» смотрели сквозь пальцы соблюдение этого правила, и иногда сами грешили тем же.
На идеально заправленной кровати действительно лежал ноутбук (когда-то у меня был такой же), крышка которого была почти прикрыта. Впечатление кроется в деталях, складывающихся в единую картину, будто кусочки пазла, а эта комната так и кричала, что сюда вскоре вернется хозяин и мне следует поспешить.
Очередная пыль в глаза. Он хочет, чтобы мы так думали.
Я бегло осмотрела пустующие углы, удостоверилась, что под кровать не закатится и пуговица, и приступила к осмотру шкафа. Три вешалки с жакетами. Скудно. Полки пустовали, как и ниша для обуви. На краткий визит, наверное, полагается не брать с собой ворох одежды. Я потрясла каждый жакет. Бархат. Ненавижу бархат. Изысканная строчка, наверное, ручная работа или какой-то бренд — этикетки срезаны или же отпороты. Карманы оказались ожидаемо пусты.