– О, мой Бог! – выдохнула Никки. – Это мне?
Говард просиял, рассмеялся и едва не потерял равновесие, когда его жена повисла у него на шее.
– Я люблю тебя, – повторяла она, покрывая поцелуями его лицо.
Я решила обсудить с Никки тему проявления чувств на людях.
Мы с художником переглянулись. Он с улыбкой покачал головой, как если бы речь шла о снисхождении к маленькому ребенку. Я же постаралась сдержать гримасу отвращения. Должно быть, у меня не очень получилось, так как он цыкнул на меня. Я испуганно мотнула головой и резко отвернулась.
После такого подарка не могло быть и речи о том, чтобы взять мою машину – ту, на которой можно было ехать с приемлемой скоростью. Вместо этого мы оставили позади гордо улыбающегося Гордона и, помчавшись под громкую музыку по шоссе, достигли Аламо[15] за рекордное время, к счастью, целыми и невредимыми. Надо сказать, что, когда я вышла из машины, меня можно было принять за уличную проститутку: волосы растрепались, а щеки горели от сильного ветра.
Потратив изрядное время в дамской комнате на приведение в порядок макияжа и прически, я наконец оказалась в дизайнерском отделе магазина «Сакс».
Да, я забыла упомянуть об одном обстоятельстве: Сойер Джексон поехал с нами.
Спрашивается: какой мужчина захочет провести полдня, шатаясь по магазинам с двумя женщинами, одну из которых он не знает?
На самом деле, Никки почти умоляла Сойера присоединиться к нам, и я согласилась после того, как он сказал, что его потенциальное участие в выставке у меня в галерее будет отличной возможностью надеть сатиновый фиолетовый костюм, который он купил на прошлой неделе. Я надеялась, что он пошутил, но не могла так рисковать. С каждым днем я была все ближе к краху. Сперва Гордон, потом Никки. Теперь это. Несомненно, со мной будет покончено, если я выставлю работы голубого художника, который ничего не смыслит в одежде, пусть даже он неуловим. В неуловимости есть один скользкий момент: когда люди тебя наконец увидят, ты не должен их разочаровать.
И вот теперь наше трио, являя собой живой пример дисгармонии, стремительно неслось через ряды одежды. Могу лишь сказать, что я, должно быть, проводила слишком много времени со своей соседкой, и когда мы просматривали вешалку за вешалкой, мне в голову не приходило ни одной моей обычной колкой, хотя и сладкой как мед ремарки. Еще не успев понять это, я высказывалась о каждом извлеченном Никки предмете одежды с прямотой, за которую меня бы исключили из высшего света Техаса.
Жакет с леопардовым рисунком и черные брюки с фальшивыми бриллиантами: «Сомнительно».
Бирюзовый топ-«труба» (неужели кто-то это еще носит?), который заканчивался на добрые пять дюймов выше ярко-розовых брюк с заниженной талией: «Развратно».
Кукольное мини-платьице: «Отшлепай меня, мой мачо».
Сойер громко смеялся. Восторги Никки по поводу очередного туалета заметно уменьшались.
Еще после нескольких примерок я поймала на себе изучающий взгляд Сойера, будто ему не удавалось составить мнения обо мне. Было ли ошибкой с моей стороны вести себя так прямолинейно, раз Никки была невосприимчива к намекам?
Я решила, что самым правильным будет спрятаться за прежним фасадом благопристойности и добродетели. И очень вовремя это сделала, иначе я могла бы сказать что-нибудь очень непристойное, когда Никки переключилась на выбор одежды для меня – она извлекала абсолютно безвкусные наряды, ахала над ними, но я бы это ни за что на себя не надела.
– Вот! – просияла она. – Ты должна это купить!
Это была белая шелковая туника с красивым, надо признать, узором из мелких фиолетовых и бледно-зеленых цветочков вокруг выреза и по нижней кромке, которая могла бы быть ничего, если бы не просвечивала. Это более чем непристойно.
– Я такое не ношу. Она слишком...
– Прозрачная?
– Для начала.
– Но ее не носят просто так, Фреди.
Она перебирала вещи, пока не нашла белый топ. Затем подобрала джинсы. Расклешенные (плохо), с заниженной талией (еще хуже).
– Никки, – сказала я, – спасибо большое, что ты так стараешься, но, право, это... не мое.
– Да нет же! – возразила Никки. – в этом будешь просто неотразима.
Художник посмотрел на меня. Снова.
– И еще вот это, – сказал он и протянул браслет – вульгарную вещицу с позвякивающими стекляшками и кричащими фальшивыми (а как иначе) перламутровыми каплями.
Прежде чем я успела дважды подумать, в моей памяти всплыл эпизод, когда я школьницей купила очень похожий браслет. Я пришла домой и щеголяла им за обедом. На следующий день он исчез из моей комнаты. На мой вопрос мама ответила, что понятия не имеет, о чем я говорю. Позже я увидела его на одной из новых горничных, когда она уходила на выходной. Я начала допрашивать ее, но Кика не дала мне поднять шум:
– Ваша мама дала это ей, мисси.
Я не знала, что меня больше огорошило – неприкрытое вранье матери или то, что браслет, который мне нравился, достался горничной.
Я прогнала эти воспоминания.
– Спасибо, – сказала я твердо Никки и художнику, – но мы здесь не для того, чтобы покупать одежду мне. Мы пришли ради вас.
Я оглянулась и тут же увидела симпатичную бледно-желтую (даже не бежевую!) шелковую блузку и бледно-желтые брюки с отворотами.
– На тебе это будет смотреться замечательно, Никки.
– Это? – В вопросе не прозвучало открытого презрения, но и радости тоже.
– Да, это. – Возможно, я сказала это слишком жестко, и, пожалуй, в голосе прозвучало раздражение от того, что она никак не начнет меня понимать.
– Фреди, это не подойдет мне. Эта рубашка такая свободная, что я буду выглядеть, как дебильный... – она осеклась. – Я буду похожа на раздутый попкорн с пылу-жару.
– Ты не будешь казаться раздутой, – настаивала я. – Ты будешь выглядеть адекватно – для разнообразия.
Она поникла:
– Ты считаешь, что я неадекватна?
– А ты считаешь, что золотая парча или розовые перья – это адекватно?
Она ошеломленно открыла рот. Я торжествовала.
– Гонг, гонг. – Сойер поднял руки. – Здесь будет драка или это лишь словесный поединок?
Мы с Никки повернулись к нему и хором выпалили:
– Мы вовсе не ссоримся!
Он приподнял бровь.
О Боже мой, я еще ни на дюйм не продвинулась с Никки, но сама уже начала превращаться в выскочку из трущоб.
Никки застонала, потом виновато улыбнулась. Но я не ответила на ее улыбку. С непроницаемым лицом я направилась к отделу Сент-Джон Нитс, оставив Сойера стоять с изумленной улыбкой на лице, а Никки вздыхать, демонстрируя разочарование.
К счастью, Сент-Джон не скупился на позолоченные пуговицы, и Никки была вполне довольна. А может быть, она поняла, что я уже выдохлась. Она исчезла в примерочной в сопровождении взбудораженной продавщицы, оставив нас с художником одних.
Вскоре я заметила, что он снова уставился на меня.
– Что на этот раз? – осведомилась я.
– Просто пытаюсь вас разгадать.
– Здесь нечего разгадывать, мистер Джексон. У меня нет тайн. – Простота в списке на том же месте, что и заповедь «Никаких декольте до шести вечера». – Я именно то, что вы видите.
Сварливая мегера, как он мог убедиться. Он скептически усмехнулся:
– Я в этом сомневаюсь.
По тому, как он это произнес, я поняла, что это не комплимент.
– Скажите, только честно, – попросил он, – почему вы помогаете Никки?
Что я могла ответить на это?
– Потому что она будет полезна Лиге избранных. – То же самое я сказала матери. – Кроме того, мы с мужем всегда делаем все, что в наших силах, чтобы помочь соседям. – Мой ответ понравился мне самой.
– Ваш муж, говорите? Пока вы целую вечность поправляли прическу, я спрашивал о нем. Никки сказала, что никогда его не видела. Говорит, что он, судя по всему, не часто появляется.
Кажется, я попалась. Снова почувствовала себя запертой в клетке. Слишком много вопросов, на которые не могу ответить. Я начинаю вести себя вульгарнее, чем четвертая жена миллиардера на яхте. Мои деньги теперь тратят на другую женщину.
15
Аламо – испанская католическая миссия-крепость в г. Сан-Антонио, штат Техас, основанная в 1718 г.