Надев пару темных очков в стиле Джекки Онассис и широкополую соломенную шляпу, я вошла и заявила, что хочу открыть счет. Разместить вклад в банке в респектабельной части Уиллоу-Крика было невозможно. Хоть я и знала, что Нед Рид будет обо всем молчать, так как он в последнюю очередь заинтересован в том, чтобы в городе узнали, что Гордон умудрился забрать мои деньги из его банка так, что я об этом ничего не узнала, но я не могла вдруг начать вести мои финансовые дела в том же банке, где мужья всех моих подруг ведут свои дела. Этим всегда занимался Гордон.
Менеджер Первого национального банка суетился вокруг меня, стараясь услужить, и, спотыкаясь на каждом шагу, проводил меня в малюсенький офис.
– Пожалуйста, миз[17] Уайер, присаживайтесь. – Было заметно, что на него произвели большое впечатление моя красота и видимый достаток. – Могу я предложить вам кофе или содовую, мэм?
– Нет, спасибо.
После этого он молча воззрился на меня.
Я подождала секунду, ожидая, что он что-нибудь скажет, но потом я поняла, что он просто онемел от восхищения. Это, конечно, очень лестно, но у меня были дела, которые нужно делать, и люди, с которыми надо встретиться.
Я красноречиво вздохнула:
– Я немного спешу.
Он покраснел до кончиков ушей:
– Простите! Позвольте рассказать вам о разных типах счетов, которые у нас есть...
– Не стоит. Просто откройте какой-нибудь на мое имя.
– О, конечно. – Он порылся на столе в поисках бланка. – Скажите, пожалуйста, сколько денег вы собираетесь положить... кстати, не забудьте: если ваш вклад превышает тысячу долларов, вы получаете в подарок тостер и бесплатное...
Я протянула ему чек. Казалось, банкира чуть не хватил удар.
– Пожалуйста, мистер... – я взглянула на бейдж, – ...Олстон, я ужасно тороплюсь. Просто откройте любой счет, который сочтете подходящим.
Еще полчаса ушло на то, чтобы открыть счет, получить временную чековую книжку и тостер (неужели остались еще банки в Соединенных Штатах, раздающие электроприборы?), который было проще взять, чем отказаться от него. После этого я понеслась домой, опоздав на тридцать минут на rendez-vous или, скорее, деловую встречу.
То, что, по-видимому, являлось автомобилем моего художника, стояло у подъезда – древний «МГ». Как у Брайана О'Нила в старом фильме «История любви». Или это был «триумф спитфайр»[18]? Ладно, неважно. Я бы в такую машину ни за что не села.
В холле никого. Я еще успею привести себя в порядок.
Взбежав вверх по лестнице, я направилась в ванную.
Одно дело – хорошо выглядеть в глазах ювелира, художественного дилера и заштатного банкира, и совсем другое – в глазах голубого художника и его фотографа.
Принимать ванну не было времени, так что пришлось воспользоваться пудрой. Я причесалась, подкрасилась, надела белую блузку, шелковую юбку в кремово-коричневых тонах и три нитки жемчуга. Я выглядела достаточно мило, чтобы забыть, что все утро провела, стараясь избежать финансового краха. Ко мне почти вернулось забытое ощущение безоблачной жизни, но я боюсь, что Гордон лишил меня этого невинного взгляда на мир раз и навсегда.
Скользя рукой по лестничным перилам, я ожидала увидеть Сойера Джексона, но в холле по-прежнему никого не было. В приемной, гостиной и в маленькой комнате тоже.
Потом я услышала голоса, которые привели меня в кухню, где мой художник сидел за кухонным столом с Кикой и болтал с ней по-испански так, будто они были старыми друзьями.
Это было немыслимо. Мало того что существует целый свод правил о том, как следует принимать гостей в кухне, и они, судя по всему были нарушены, – гостя в кухне принимала моя горничная!
И даже не это было самым большим сюрпризом. Как известно, Кика ненавидит всех, кроме меня (хотя она проявляла дружеское участие к Никки). Сидя за кухонным столом, Кика, подавшись вперед, рассказывала Сойеру Джексону о своем любимом реалити-шоу, которое показывают по единственному мексиканскому каналу, который ловится в Уиллоу-Крике, – «Bailar Mexicano»[19]. В этом шоу раз в неделю дон Хуан де Танго танцует по очереди с дюжиной женщин, чтобы найти свою идеальную партнершу. Не раз я заходила на кухню и заставала Кику танцующей вместе с участниками шоу.
– Не хочу мешать вашей компании, но нам надо работать.
Я говорила своим самым надменным тоном, который должен был привести в трепет их обоих. Художник обернулся ко мне и рассмеялся (да, рассмеялся!), а Кика усмехнулась.
– Да ладно вам, – сказала она. – Он принес вам подарок.
Это меня заинтриговало.
– Подарок? Мне?
Мой художник снова засмеялся, протянул руку и взял что-то с соседнего стула, затем встал и подал мне блестящий серый пакет из «Сакса» на Пятой авеню.
В нелепом волнении я вытащила маленькую коробочку и на редкость быстро справилась с упаковкой. То, что находилось в коробочке, не должно было бы меня удивить.
– Тот браслет!
– Мне показалось, что он тебе понравился. – Глупо, но верно. – Кроме того, – добавил он, – я решил, что должен принести свои извинения за грубость при нашей первой встрече.
Я смутилась. Подарок и извинения за грубость. Но еще больше меня смутила его одежда. На нем был белый джинсовый пиджак, какая-то черная лоснящаяся рубашка и белые джинсы. Быть может, это и сошло бы для какого-нибудь пляжа на юге Европы, но не для моего мира. Правило не носить белое до Пасхи относится к женщинам, мужчина же никогда не должен надевать белый джинсовый костюм. Кем бы он ни был.
Я вздохнула:
– Как ни мило это с твоей стороны, но я не могу принять этот подарок.
– Почему же? Потому что я мужчина?
Кика посмотрела на меня разочарованно, но с пониманием. Тогда же, когда и я, она твердо усвоила от моей матери, что подарки от мужчин, кроме мужа, не должны приниматься. Кика была не в силах это видеть и поспешно покинула комнату – как будто это я придумала правила!
Я задумалась. Отношения с гомосексуалистами – для меня дело новое. И в самом деле, что такого в том, чтобы принять подарок от голубого? Кроме того, прошла целая вечность с тех пор, как Гордон делал мне сюрприз – за исключением любовницы и дальнейших событий, – и я ужасно хотела получить подарок.
– Хотя, если честно, браслет просто прелесть! Спасибо, – сказала я, принимая подарок. – Можешь считать меня чересчур любопытной, но все-таки мне бы хотелось знать, почему у тебя возникло желание извиниться. Ты его явно не испытывал, когда захлопнул дверь у меня перед носом.
Сойер пожал плечами; он выглядел слегка озадаченным.
– Не спорю, я был груб, когда ты пришла. Но что тут скажешь? Я легко впадаю в дурное настроение. – Он взял браслет. – Дай, я его надену тебе на руку, – сказал он. – И попробуй для разнообразия назвать меня по имени.
– Ты о чем?
– Я не слышал, чтобы ты хоть раз назвала меня по имени с тех пор, как приходила в студию, да и тогда это был лишь вопрос. Может, ты не помнишь, как меня зовут?
– Прекрасно помню.
Он снова засмеялся:
– Я знаю людей вроде тебя. Вероятно, в твоих мыслях я просто «Художник».
Он попал почти в точку, и я почувствовала себя неуютно, тем более что правильный ответ был «Мой художник».
Я закрыла коробку и сказала:
– Я надену его как-нибудь в другой раз. Слышишь, звонят в дверь. – Слава Богу. – Должно быть, это твой фотограф.
Через несколько минут вошел фотограф.
– Сойер! – воскликнул он.
– Питер.
Они обнялись и расцеловались. (В списке недопустимых вещей это стоит рядом с неумением пользоваться ножом и вилкой. Конечно, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, может быть, в Европе это и принято, но мы-то не в Европе.)
Нас представили, и Питер поцеловал мне руку. (Эй, люди, мы в Америке!)
17
Миз – обращение к женщине, принятое в Северной Америке, независимо от ее семейного положения.