— Я ведь тебе ничего плохого не сделала.
— А мы разве об этом?
— Нет. И все же.
Она словно сомневается в том, что все сделала правильно. А я мысленно едва не вою. Пусть уже оторвет свою задницу от стула и вернется к своим подружкам, с которыми они перемоют мне кости. Лишь бы только больше не чувствовать тонкий аромат ее духов. Не смотреть на нее, понимая, что вот она — София Рождественская сидит рядом со мной и мы ведем вполне себе человеческий диалог.
Молчит, и я молчу тоже. Только встречаю ее взгляд, теперь уже без желания отвести глаза. За эти бесконечные несколько секунд, кажется, между нами устанавливается какая-то связь. Демоны внутри меня рвутся наружу, к ней. Я так и вижу, как они прикасаются к ее коже, оставляя на ней грязные отпечатки, которые она не сможет отмыть никогда. И сейчас мне хочется этого. Увидеть, как София Рождественская становится запачканной мною. У меня от этой картины едва член не встает, настолько острое возбуждение я испытываю.
А потом все заканчивается. Она просто поднимается и уходит. Оставляя поднос с нетронутой едой на столе. Не возвращается к своим подружкам, просто выходит из школьного кафе и мне напоминанием остается только шлейф ее духов. Который я жадно вдыхаю, раздувая ноздри.
Напрасно думал, что смогу оставаться в стороне. Соня — трофей для моих демонов. И теперь удержать их на месте будет крайне сложно.
Если не невозможно.
Обычно мне нравились уроки истории. Нравилось читать о когда-то существовавших цивилизациях, не сохранившихся до наших дней и оставивших после себя немало загадок; о великих правителях, вершивших судьбы мира, о легендарных сражениях… Все это завораживало. Обычно. Но сегодня совсем не получалось направить свои мысли на людей и события, случившиеся за Бог знает сколько времени до меня.
Сознание того, что за мной сидит Романов, заставляло чувствовать себя некомфортно. Наверняка он даже не смотрел в мою сторону, как обычно сидя в позе "ушел в себя, вернусь нескоро", но спину все равно как-то неприятно покалывало. И то, что произошло между нами в столовой, никак не шло из головы.
Я чувствовала себя очень глупо. Что закономерно, ведь я выставила себя настоящей дурой, когда подошла к нему. И отчего только я вообразила, что с Димой можно нормально разговаривать? За те одиннадцать лет, что мы учимся вместе, это еще никому не удавалось. Но было что-то такое, промелькнувшее в его взгляде, что заставило меня подумать…
— Отвечать пойдет… Рождественская.
Голос Нины Ивановны — негромкий, но твердый — нарушает ход моих мыслей, мигом напомнив о более серьезных проблемах, чем пославший меня далеко и надолго Романов. Блин. Так ведь и знала, что она меня вызовет. Очень уж давно этого не случалось. Теория вероятности во всей красе.
Кидаю последний отчаянный взгляд на учебник, в попытке прочесть и уловить хоть что-то, и иду к доске.
— Ну, давай, — говорит Нина Ивановна и я, растягивая, как только можно, те пару абзацев, что успела прочесть, начинаю рассказывать:
— В Греции мало плодородной земли. Там засушливый климат, нет крупных рек, поэтому создать оросительную систему, как в цивилизациях Востока, обладавших этим благом, греки не могли. Посему лишь в некоторых областях страны занимались земледелием. И по мере развития хлебопашества, почва стала истощаться. Хлеба перестало хватать на все население, численность которого все возрастала. А вот для садоводства и скотоводства условия были более благоприятные: греки издревле разводили коз и овец, выращивали виноград и оливки. Страна была богата полезными ископаемыми: серебром, медью, свинцом, мрамором и золотом. Но этого, к сожалению, было недостаточно для того, чтобы обеспечить всех средствами к существованию.
Зато у греков было еще одно богатство — море. Удобные бухты, многочисленные острова, находящиеся близко друг к другу, создавали отличные условия для мореплавания и торговли. Но чтобы воспользоваться этим, надо было овладеть морской стихией.
Замолкаю. Может, она этим удовлетворится?
Не тут-то было.
— Так, ну и что было дальше?
— Дальше… ну…
— Какой выход нашли греки в данной ситуации?
Да чтоб я знала, какой. Чувствуя себя припертой к стенке, понимаю, что иного выбора, кроме как сочинять на ходу, у меня нет. Либо молчать дальше, как партизан. В первом случае есть небольшой шанс — скажем, 93 % из 100, что я придумаю что-то близкое к истине. Во втором случае вероятность сто из ста — получить полный неуд.
Оглядываю класс растерянным взглядом. Все смотрят на меня, в ожидании того, как я буду выкручиваться. Все, кроме одного человека.