Все мое тело пульсировало от ярости, или боли, или того и другого.
― Ты разрушаешь мою жизнь! ― крикнула я, не в силах сдержаться.
― Джулс, мне так жаль, ― прошептала она, прижимая к себе руки. ― Мне очень жаль.
― Я расскажу родителям, и они отправят тебя в приемную семью, или обратно в Тисдейл, или еще куда-нибудь ― мне все равно! Я просто хочу, чтобы ты убралась из моей жизни!
Мэй схватила меня за руку.
― Пожалуйста, не говори родителям! Если меня отправят обратно, они накажут меня!
― Хорошо! Ты это заслужила! – сплюнула я.
В тот момент мне было все равно, что они с ней сделают. Я хотела, чтобы она ушла.
― Пожалуйста, Джулс, ― взмолилась она. ― Мне нужно оставаться с тобой и твоей семьей, чтобы быть в безопасности. Неужели ты этого не понимаешь?
Я повернулась к черным углям костра, стараясь не обращать внимания на то, о чем она меня просила.
― Неужели ты не понимаешь, Джулс?
Она повернула своей рукой мое лицо, чтобы я взглянула на нее.
― Пожалуйста, Джулс. Ты же моя подруга! Мне нужна твоя помощь. Ты не можешь сказать своим родителям, мне нужно быть в безопасности!
Ее зеленые глаза умоляли.
― Ты должна спасти меня, Джулс!
Часть
третья
Написано, что мне следует быть более снисходительным
к ночным кошмарам от моих решений.
— Джозеф Конрад «Сердце тьмы»
Глава
39
ЗВОНОК ТЕЛЕФОНА.
Нам не разрешали пользоваться мобильными телефонами, но кто-то забыл его выключить.
Мэй посмотрела на определитель номера, потом с надеждой на маму.
Мы не должны были «заниматься технологиями» во время еды, и Мэй это знала, но мама просто кивала, пока ела лосося, а Даниэль рассказывала ей о «сценарной работе», которую она делала на репетициях.
Мэй улыбнулась, взяла трубку и вышла из-за стола.
Я молчала. Столько всего произошло на той неделе после Хэллоуина. Попытка похищения в лесу все еще пугала меня. Ночью, когда я засыпала, мне казалось, что я подпрыгиваю вверх и вниз, крепко сжимая свое тело. Я даже начала запирать дверь в нашу с Дэни комнату на ночь. Дэни сегодня утром жаловалась на запертую дверь, и я пыталась сказать ей, что секта может охотиться за Мэй, но она посмотрела на меня, как на сумасшедшую, и закатила глаза.
Я не знала, что делать. Я знала, что не могу снова обрекать Мэй на возвращение в секту, но я не могла ничего ни сказать о том, что произошло. Это было слишком опасно.
В воскресенье накануне, на следующий день после Хэллоуина, Мэй снова учила Дэни ездить верхом, поэтому я пошла в гараж, чтобы найти папу.
Он рылся в старом ящике с инструментами.
― Папа? Могу я поговорить с тобой кое о чем?
Он повернулся ко мне. Я увидела его опухшие глаза. Неужели он плакал?
― Конечно, Сладкая Горошинка, ― согласился он, вытирая глаза. ― Почему бы нам не прогуляться? Здесь немного пыльно.
Мы с папой шли по обсаженной деревьями улице к главной дороге. Несколько домов, стоящих вдоль тротуара, все еще украшали Хэллоуинские фонарики и призраки. Я была уверена, что они скоро переключатся на украшения в честь Дня Благодарения.
Я рассказала папе о том, что произошло в лесу прошлой ночью. О том, как вспыхнул пожар, о том, как меня схватил пожарный, как я вырвалась на свободу и убежала в безопасное место на поляну.
― Похитил?
― Пожарный.
― Ты уверена, что он не пытался спасти тебя?
― Он был из Тисдейла. Откуда Мэй.
― И ты уверена в этом?
Я обдумала его вопрос. Мне показалось, что на рубашке пожарного написано «Тисдейл». Тем не менее, было темно, и мы двигались быстро, так что был шанс, что мне показалось.
― Так мне показалось. Наверно, было темно.
― Но ты думаешь, что пожарный пытался тебя похитить?
Папин вопрос заставил меня переосмыслить случившееся. Это была хаотичная сцена.
― Если это правда, мы должны привлечь полицию, ― оценил папа.
Внезапно мысль о разговоре с офицерами об инциденте и необходимость давать показания ужаснула меня. Кто знает, о чем еще они меня спросят. И я была пьяна, не говоря уже о том, что я была несовершеннолетней. Я не хотела вдаваться в подробности — ни с папой, ни с полицией.
― Неважно, ― сказала я ему. ― Это была беспокойная ночь. Наверное, мне показалось.
Он неуверенно кивнул.
― Ну, как дела с Мэй?
― Не очень, ― призналась я.
Я рассказала ему о ней и Себастьяне, о Лариссе и компании, о моей ссоре с Айзеком.
― Какая жалость, ― сказал он.
Отцу нравился Айзек, и я могла сказать, что его огорчил тот факт, что мы с ним не разговаривали. Меня тоже. Я несколько раз пыталась завязать с ним светскую беседу, но он, очевидно, был «чрезвычайно поглощен» спорами и не разговаривал со мной, даже для того, чтобы защитить проект по обществознанию. Я и раньше видела, как он обижался, да к тому же быстро отходил; просто он никогда не делал этого со мной.