– Неважно.
Я была рада оставить эту тему, но меня интересовали отношения графа и графини. Я понимала, что она боится мужа и закрывается в комнате, чтобы спастись от него, прикрываясь болезнью. Все это было весьма таинственно.
Марго отвела меня в свою комнату в Мэноре. Она была красиво меблирована и напоминала мне спальню графа. Кровать была точно такой же, только с занавесами из голубого бархата с меньшим количеством украшений. На одной из стен висел гобелен голубоватого оттенка, господствовавшего в комнате.
Платье, предназначенное для меня, лежало на кровати.
– Я немного толще, но это не страшно, – сказала Марго.
– Ты чуть-чуть повыше, но видишь, какая здесь кайма. Я скажу швее, чтобы она сейчас же распорола ее. Примерь платье, и я пошлю за швеей, чтобы она им занялась.
– Ты хорошая подруга, Марго, – промолвила я.
– Конечно, – согласилась она. – Ты меня интересуешь, а Сибиль и Мари – pouf![11] – Марго дунула. – Они скучные. Я заранее знаю, что они скажут. Ты – другое дело. Кроме того, ты всего лишь дочь учительницы.
– Какое это имеет отношение?
Марго снова засмеялась, но ничего не ответила. Я надела платье. Оно мне очень шло. Марго позвонила, и на вызов явилась швея с булавками и иглами. Менее чем через час все было готово.
Мария и Сибил пришли поглядеть на меня. Мария слегка фыркнула.
– Ну? – осведомилась Марго. – Что не так?
– Оно не слишком ей идет, – заметила Мария.
– Почему? – возмутилась Марго.
– Коричневое было бы лучше.
– Лучше для кого? А, понимаю, ты боишься, что Минель будет выглядеть красивее тебя!
– Какая чушь! – рассердилась Мария, но больше не заикнулась о том, что платье мне не идет.
Марго настояла на том, чтобы причесать меня, и во время этой процедуры не переставая болтала.
– Вот так, ma cherie[12]! Разве это не прекрасно? Ты не должна с такой внешностью проводить жизнь, обучая глупых детей. – Марго окинула меня оценивающим взглядом.
– Пшеничного цвета волосы, – комментировала она, – васильковые глаза, губы, алые, как мак…
Я рассмеялась.
– Ты описываешь меня, как поле.
– Зубы ровные и белые, – продолжала Марго. – Нос немного… как бы это сказать?… агрессивный. Рот твердый – может улыбаться, но может быть суровым. Вот эти контрасты и делают тебя такой привлекательной, Минель. Глаза мягкие, но нос, рот… Они словно говорят: "Я красивая и страстная, но, пожалуйста, никаких глупостей!"
– Да уж, довольно глупостей, – подтвердила я. – А когда мне потребуется подробный анализ моей внешности и характера, я сама скажу об этом.
– Не скажешь, потому что уверена, что и так все знаешь лучше всех и можешь сама ответить на все вопросы, – это еще одна твоя черта. Конечно, ты привыкла в классе быть впереди всех нас – это естественно для дочери учительницы – а теперь ты сама нас учишь и объясняешь, что правильно, а что нет. Но знаешь, Минель, ты хоть и умная, но тебе еще надо многому научиться.
Я посмотрела на ее смуглое улыбающееся лицо, блестящие, почти черные глаза, так похожие на отцовские, густые брови, темные волосы. Марго была очень привлекательной, к тому же в ней было нечто таинственное. Я вспомнила, как она присоединилась ко мне на винтовой лестнице. Где же она была?
– Научиться тому, что ты уже знаешь? – осведомилась я.
– Некоторые рождаются с такими знаниями, – ответила Марго.
– И ты одна из них?
– Да.
В галерее играл маленький оркестр.
Леди Деррингем, хрупкая и изящная, одетая в розово-лиловое шелковое платье, увидев меня, стиснула мою руку и шепнула:
– Спасибо за то, что вы выручили нас, Минелла!
Это замечание, хотя и вполне любезное, сразу же напомнило мне о причине моего присутствия здесь.
Когда появился граф, я вновь заподозрила, что это присутствие организовано им. Он окидывал взглядом музыкальную комнату, пока не увидел меня. Тогда он поклонился, стоя на другом конце комнаты и обозревая каждую деталь моей внешности таким образом, который показался мне довольно оскорбительным. Я ответила ему высокомерным взглядом, что его как будто весьма позабавило.
Леди Деррингем устроила так, чтобы я сидела рядом с ее дочерьми и Марго, как бы давая понять собравшимся, что мы хоть и присутствуем, но формально еще не вполне допущены в общество. Мы уже не совсем дети и можем появиться на soiree и ужине, но после этого должны как можно скорее удалиться.
Все происходящее мне очень нравилось. Я любила музыку, особенно Моцарта, чьи произведения в основном исполнялись в концерте. Слушая, я испытывала подлинное наслаждение и думала о том, какое счастье жить так, как живут многие мои ученицы. Казалось несправедливостью судьбы то, что будучи поставленной по ту сторону подобной жизни, я находилась от нее не настолько далеко, чтобы не видеть, чего я лишена.
Во время перерыва в концерте гости расхаживали по галерее, приветствуя старых друзей. Джоэл подошел ко мне.
– Рад, что вы пришли, мисс Мэддокс, – сказал он.
– Вы думаете, кто-нибудь заметил бы, если бы я не пришла? Неужели люди и в самом деле способны верить, что им угрожает смерть из-за того, что в доме тринадцать гостей?
– К счастью, этой ситуации удалось избежать – с вашей помощью. Надеюсь, вам еще не раз представится возможность посетить нас.
– Не можете же вы рассчитывать, что четырнадцатый гость снова не явится в последнюю минуту, чтобы снабдить меня подобной возможностью.
– По-моему, вы придаете слишком много значения этой причине.
– Приходится, потому что, если бы не она, меня бы здесь не было.
– Давайте забудем об этом и порадуемся, что вы здесь. Что вы скажете о концерте?
– Он великолепен!
– Вы любите музыку?
– Очень.
– У нас часто устраиваются такие концерты. Вам следует придти снова.
– Вы очень любезны.
– Этот концерт дают для графа. Он большой поклонник Моцарта.
– Я не ошибся? Кто-то упомянул обо мне? – осведомился граф.
Он сел рядом со мной, и я почувствовала на себе его пристальный взгляд.
– Я говорил мисс Мэддокс, граф, что вы любитель Моцарта, и концерт дается в вашу честь. Могу я представить вам мисс Мэддокс?
Граф встал и поклонился.
– Счастлив видеть вас, мадемуазель, – сказал он и обернулся к Джоэлу. – Мадемуазель Мэддокс и я уже встречались ранее.
Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо. Он намерен опозорить меня! Сказать Джоэлу, как я заглядывала к нему в спальню, и дать понять, что неразумно допускать в высшие сферы людей моего положения! Как ловко, однако, он выбрал для этого момент!
Граф устремил на меня иронический взгляд, явно читая мои мысли.
– Правда? – с удивлением спросил Джоэл.
– Около школы, – ответил граф. – Я проходил мимо, увидел мадемуазель Мэддокс и подумал: это та самая мадемуазель, которая столько сделала для моей дочери. Рад, что имею возможность выразить вам признательность.
Он улыбался мне, разумеется, видя, как я покраснела, и зная, что я думаю о его поцелуях и своем недостойном бегстве.
– Мой отец постоянно возносит хвалы школе миссис Мэддокс, – вежливо промолвил Джоэл. – Она избавила нас от необходимости нанимать гувернанток.
– Гувернантки бывают очень утомительными, – заметил граф, вновь садясь рядом со мной. – Они не принадлежат к нашему кругу и в то же время не относятся к слугам. Иметь в доме таких людей нелегко. Не для нас – для них. Они так чувствительны к своему положению. Вообще, на классовые различия не стоит обращать внимания. Вы согласны, Джоэл? Когда нашему покойному королю, Людовику XV[14], один из его друзей, герцог, напомнил, что его любовница – дочь повара, его величество ответил: "В самом деле? А я и не знал! Дело в том, что вы все настолько ниже меня, что я не вижу разницы между герцогом и поваром".