— Это мой сторожевой дракон! — и потребовала, чтобы он подошёл к ней поближе, и показал перевязанную руку. Однако, не успел он оказаться у её кровати, как она уже спала.
Габриэль находился у её постели каждую свободную минуту, периодически отходя к кушетке у окна, чтобы немного вздремнуть. Он знал, что члены семьи Пандоры жаждали провести с ней время, и, вероятно, их раздражало, то с какой неохотой он покидал комнату, не желая вверять заботу о жене кому-то другому. Тем не менее, Габриэль находился возле неё не только ради её блага, но и своего собственного. Когда он оставался, пусть даже на несколько минут, вдали от неё, его начинал одолевать страх и, в конце концов, ему казалось, что когда он вернётся, то найдёт её умирающей от кровотечения.
Габриэль прекрасно понимал, что некоторая толика беспокойства была спровоцирована океаном вины, которая его захлёстывала. Не имело значения, если кто-то приводил доводы, почему это не так, он мог легко придумать столько же свидетельств в доказательство своей правоты. Пандора нуждалась в его защите, а он её подвёл. Если бы Габриэль поступил иначе, она бы не лежала на больничной койке с прооперированной артерией и трехдюймовым отверстием в плече.
Доктор Гибсон часто заходила, чтобы осмотреть Пандору, она следила за её температурой тела или выискивала признаки нагноения, отёка руки или в надключичной области, прислушиваясь, нет ли компрессии в лёгких. Врач сказала, что Пандора идёт на поправку. Во избежание всех осложнений, она сможет возобновить свою обычную деятельность через две недели. Тем не менее, ей всё равно придётся быть осторожной следующие несколько месяцев. Сильный толчок, такой как падение, может вызвать аневризму или кровоизлияние.
Месяцы переживаний. Месяцы попыток обеспечить Пандоре покой и безопасность.
Из-за всего, что ожидало его впереди, из-за кошмаров, мучивших каждый раз, когда он пытался заснуть, и, самое главное, из-за постоянной дезориентации и сонливости Пандоры, Габриэль становился молчаливым и хмурым. Странно, но доброта друзей и родственников только ухудшала его настроение. Особыми раздражителями служили цветочные композиции: их почти ежечасно доставляли в клинику, но проносить букеты дальше вестибюля запрещала доктор Гибсон. Они скапливались, словно поминальные венки, их сладкий запах вызывал у него тошноту.
На третий вечер Габриэль поднял затуманенный взгляд на двух вошедших в палату людей.
Это были его родители.
Увидев их, он испытал облегчение. В то же время присутствие родителей высвободило на волю все те жалкие эмоции, которые он сдерживал до этого момента. Стараясь выровнять дыхание, он неловко встал на задеревеневшие от нескольких часов, проведённых на жёстком стуле, ноги. Первым к нему подошёл отец, притянув к себе, он заключил его в сокрушительные объятия и потрепал волосы, прежде чем отойти к постели.
Следом подошла мать, она обняла его со свойственными ей нежностью и силой. Габриэль всегда приходил к ней первой, всякий раз, когда совершал плохие поступки, зная, что мама никогда не осудит и не станет критиковать, даже если он того заслуживал. Она была источником бесконечной доброты, ей он мог доверить свои самые жуткие мысли и страхи.
— Я обещал, что ей никогда никто не навредит, — проговорил Габриэль надломленным голосом, уткнувшись в её волосы.
Эви нежно похлопала его по спине.
— Я отвернулся в тот момент, когда не следовало, — продолжил он. — Миссис Блэк подошла к ней после спектакля, я оттащил стерву в сторону, чересчур отвлёкся и не заметил… — Габриэль замолчал и резко откашлялся, стараясь не поддаваться эмоциям.
Эви подождала, пока он успокоится, прежде чем тихо сказать:
— Помнишь, я рассказывала о том, как твоего о-отца тяжело ранили из-за меня.
— В том не было твоей вины, — раздражённо отозвался Себастьян со своего места у кровати. — Эви, ты все годы лелеяла эту абсурдную идею?
— Это самое жуткое чувство в мире, — пробормотала Эви Габриэлю. — Но ты не виноват, и попытка себя очернить не поможет ни одному из вас. Дорогой мальчик, ты меня слушаешь?
Всё ещё прижимаясь лицом к её волосам, Габриэль кивнул.
— Пандора не станет винить тебя в произошедшем, — сказала Эви, — не больше, чем твой отец винит меня.
— Никто вас ни в чём не винит, — отозвался отец, — за исключением того, что вы меня раздражаете, продолжая говорить ерунду. Очевидно, что единственная на кого следует возложить вину за ранение бедной девушки, это женщина, которая пыталась насадить её на вертел, как утку. — Он расправил покрывала на постели Пандоры, наклонился, нежно поцеловав невестку в лоб, и присел на стул у кровати. — Сын мой… испытывать чувство вины в умеренных количествах, может оказаться полезным. Однако, если в этом деле переусердствовать, оно становится губительным, и что ещё хуже, утомительным. — Вытянув длинные ноги, он небрежно их скрестил. — Незачем рвать на себе волосы, беспокоясь за Пандору. Она полностью поправится.