Уже на второй неделе семейной жизни он заскучал. Когда его начинали раздражать сослуживцы, директор, чиновный родственник, нудные почтовые операции и даже жалкий вид кассира, наряду с желанием излить свою душу Маджиде появлялось и другое - поболтать с приятелями по душам за рюмкой водки. Он прекрасно знал, что на этих сборищах ни с кем нельзя поговорить по душам, что стоит завести речь о чем-нибудь серьезном, как непременно натолкнешься на равнодушие и даже насмешку. Несомненно, его друзья начинали беседу с добрыми намерениями, но неумение и нежелание думать, духовное убожество опошляли любую тему, любой разговор. Эти молодые люди совершенно искренне ощущали потребность делиться своими мыслями и поэтому каждый раз повторяли: «Соберемся, поболтаем вечерком», забывая о том, что, кроме ругани, из этого ничего не получается.
Тяга к таким беседам усилилась у Омера в последнее время еще по одной причине. Теперь он уже не мог, как прежде, равнодушно сидеть на службе. Голова его была занята мыслями о том, как заработать на жизнь, мыслями, которые раньше казались бы ему смехотворными. Это вынуждало его ограничивать свою свободу, и в нем начал зарождаться неосознанный протест. Он стал искать случая доказать самому себе, что он свободен и волен делать все, что вздумается. Однажды он допоздна просидел в ресторанчике только потому, что один из приятелей язвительно заметил, когда он собрался было уйти: «Не задерживайте его, а то дома его жена поколотит!»
И хотя Омер прекрасно понимал, что на подобные шуточки не следует обращать внимания, он, сам не зная почему, остался. Подобные случаи происходили с ним постоянно, вместо того, чтобы пренебречь мнением собутыльников, он к нему прислушивался и во всех своих поступках руководствовался им.
XVI
Безденежье явилось к ним в самом страшном своем обличье лишь в начале месяца. После покупки нескольких комплектов постельного белья, которое, по мнению Маджиде, было совершенно необходимо, жалованья Омера могло бы хватить не больше, чем на неделю. И только с помощью невероятной экономии его удалось растянуть на десять дней.
Глядя на своих сослуживцев, встречая на улице каждого знакомого и даже незнакомого человека, Омер думал только об одном: «Кто войдет в мое положение и поможет мне?» Чем хуже становились его дела, чем безнадежней казалась ситуация, тем невероятнее становились его планы и неосуществимей идеи. Временами ему хотелось схватить за шиворот какого-нибудь прилично одетого человека и потребовать: «Дайте-ка все свои денежки! Я не вор, не грабитель, но мне позарез нужны деньги. Дайте не из страха, а из сострадания!» Но ведь это не что иное, как обыкновенное вымогательство, к тому же нисколько не оригинальное, как ему думалось поначалу. Обыкновенный вымогатель не станет хватать жертву за шиворот.
Безделушки, которые он тысячи раз видел в витринах и никогда прежде не испытывал желания купить, представлялись теперь жизненно необходимыми, и он в отчаянии сжимал кулаки. Увидев в витрине пароходного агентства модель корабля, Омер говорил себе: «Будь у меня деньги, я непременно купил бы ее». Он мысленно приценивался ко всему, начиная от пончиков и соломенных шляп и кончая бутылками с водкой и серебряными табакерками. Проходя мимо уличного торговца фисташками, он невольно тянул руку к лотку и, обливаясь потом, с трудом сдерживал себя.
Однажды под вечер, возвращаясь домой, Омер увидел, что в одном из больших магазинов на Бейоглу объявлена распродажа. Он все равно ничего бы не смог купить - в кармане лежало только десять курушей, но ему отчаянно захотелось войти и хотя бы посмотреть, как другие покупают вещи, выставленные специально для них. Публика в основном состояла из женщин. Разгоряченные, потные, они буквально брали магазин приступом. Омер с трудом протиснулся в узкую дверь, зажатый с обеих сторон двумя пышнотелыми матронами. Наверняка, будь он при деньгах, эта толкучка вызвала бы у него отвращение.
Уже стояли первые летние дни, и в магазине было нестерпимо жарко. От женщин, одетых в легкие шелковые платья, шел терпкий запах, напоминавший запах жарящегося на вертеле мяса. Некоторые пришли сюда в сопровождении мужей, которые не скрывали своего раздражения и ежеминутно утирали покрытые испариной лица носовыми платками, распространяя смешанный запах пота и одеколона. Все были взвинчены, возбуждены, тут и там вспыхивали мелкие семейные ссоры.
Омер лавировал в толпе, непременно желая все увидеть, все рассмотреть. Расфуфыренные продавщицы с фальшивой любезностью заглядывали в глаза каждому покупателю. Но стоило тому отойти, как они с равнодушным видом снова принимались за свои дела. Самые различные вещи были в беспорядке разложены на прилавках: связки дамских чулок рядом с комплектами белья для грудных младенцев, резиновые мячи по соседству с шелковыми блузками. Ему хотелось пробовать на ощупь, мять, тискать любую продающуюся вещь. Он долго вертел в руках дамские шляпы с широкими полями, спросил, сколько стоят купальные простыни. Увидев на одном из больших прилавков кучу дамских чулок, он стал протискиваться туда сквозь толпу. От жары и толкотни по лицу его струился пот. Он поискал в кармане платок, но не нашел. Снял очки, положил в карман и ладонями принялся утирать лицо. От резкого запаха у него кружилась голова. Он снова надел очки и, сунув руки в карманы, вытер пальцы. Потом протиснулся к прилавку и сквозь мутные стекла очков стал разглядывать чулки. Подождав немного, он схватил первую попавшуюся пару. Чулок скользнул у него между пальцами, как кусок мягкого бархата, и свесился вниз. В душе Омера снова вспыхнуло затаенное желание: «Были бы деньги, купил бы их Маджиде». Он вспомнил, что ни разу еще не сделал своей жене ни одного подарка: ни цветка, ни горсти ягод, ни носового платка. Ему захотелось бросить чулки на прилавок и уйти. Но вдруг он замер. В тех местах, где к чулку прикасались его пальцы, остались жирные пятна. Омер испугался: «Что, если заметят и заставят купить чулки?» Он оглянулся. Продавщицы были заняты другими покупателями. Тогда он стал свертывать чулки пятками внутрь и сам не понял, каким образом вся эта длинная, мягкая шелковая вещь скрылась у него в ладони.
Усталым движением Омер опустил руку. Он был весь мокрый и дрожал как осиновый лист. Ему хотелось разжать кулак, бросить чулки на прилавок и выбежать на улицу. Но как он ни напрягал свою волю, не мог этого сделать. Омер застыл, словно пригвожденный к полу. Правая рука не желала слушаться, словно парализованная, Омер был уверен, что стоит ему шевельнуться, как его схватят за руку и потребуют: «А ну-ка, разожми кулак!» Он ошалело осмотрелся и задрожал еще сильнее. В нескольких шагах от него стоял высокий краснолицый человек с зализанными назад волосами и сурово смотрел ему прямо в лицо. Омер решил, что это один из агентов, следящих за покупателями. Стараясь придать себе невозмутимый вид, Омер принялся левой рукой копаться в чулках на прилавке. Он то и дело искоса поглядывал по сторонам и чувствовал затылком взгляд высокого на себе. Покупатели стали оглядываться на Омера, бесцельно стоявшего рядом с ними у прилавка. Собрав всю свою волю, Омер рывком сунул правую руку с чулками в карман и неспешно направился к выходу. Высокий человек стоял на прежнем месте и как будто не замечал Омера. Но Омер решил, что тот потихоньку следит за ним. Подходя к дверям, Омер ускорил шаг и почти бегом выскочил на улицу.
Над городом спускались сумерки. Не обращая внимания на трамваи и машины, Омер пересек мостовую. Сердце его билось так быстро, что казалось, вот-вот разорвется. Но стоило ему услышать, что следом кто-то идет, как сердце начинало колотиться еще сильнее. Наконец он свернул в одну из боковых улочек и побежал.
Узкая улица круто поднималась в гору. Омер бежал мимо каких-то каменных заборов, неосвещенных окон, сворачивая через каждые двадцать метров. Почувствовав, что больше бежать не в силах, он привалился плечом к каменной ограде сада. Дышал он часто и тяжело, под ложечкой сильно болело. Боясь оглянуться и посмотреть, не идет ли за ним кто-нибудь, он уставился прямо перед собой на разбитые камни тротуара. Правая рука совсем занемела, он так сжал ее в кармане, что пальцы начало сводить. Он медленно вытащил руку и увидел, что конец дамских чулок телесного цвета свисает из кулака. «Все пропало, наверняка заметили… Они торчали из кармана!» - пробормотал Омер.