Эта борьба за существование продолжалась уже лет десять и обошлась Талибу-эфенди в несколько сот акров земли и две-три сотни оливковых деревьев. Из трех некогда принадлежавших ему домов на задворках квартала Шехзаде-баши у него остался лишь один - тот, в котором он жил сейчас с семьей. В последнее время значительная часть жемчугов и ожерелий из золотых монет, принадлежавших самой тетушке Эмине, тоже отправилась на Сандал-бедестани (Сандал-бедестани - часть большого крытого рынка в Стамбуле, где торгуют драгоценностями, оружием и антиквариатом).
Эмине-ханым, как только при ней заходила речь о том, что дела идут все хуже и хуже, неизменно разражалась слезами. Когда же приходилось продавать что-нибудь из ее многочисленных драгоценностей, утонченная дама укладывалась в постель с несносной мигренью. Однако страдания ее длились от силы двадцать четыре часа. При первом же удобном случае она собирала вновь своих острых на язычок стамбульских подружек и устраивала вечеринки с музыкой и плясками. Сложные чувства испытывали сейчас ее неразлучные приятельницы, которые в лучшие времена вместе со всеми своими чадами и домочадцами кормились от щедрот Эмине. Они считали непристойным покинуть своих покровителей, когда те оказались в затруднительном положении, да и не хотелось искать другое место, где можно было бы так же удобно устроиться, пока не будут съедены последние крохи. А уж они-то знали, что в этом доме отнюдь не все источники иссякли.
Земляки из Балыкесира, привыкшие бездельничать у себя в провинции и не видевшие ничего дурного в том, чтобы по нескольку месяцев пить, есть и развлекаться в Стамбуле за чужой счет, частенько наезжали к тетушке Эмине. И эти наезды для семейного бюджета Талиба-эфенди были подобны сокрушительным ударам молота.
Маджиде все видела, понимала, но не находила в этом ничего особенного. Сколько она себя помнила, в доме ее отца в Балыкесире происходило то же самое. И там ни о чем другом не говорилось, кроме как о денежных затруднениях, о плохих видах на урожай, о том, что такие-то земли придется заложить, такие-то виноградники - продать, о том, как раздобыть деньги под проценты, чтобы уплатить по банковским счетам, и тому подобном. Ее мать, так же как тетушка Эмине, закатывала истерики всякий раз, когда приходилось продавать хотя бы одну золотую монету из се мониста, а отец, приходя домой и молча перебирая четки, погружался в нескончаемые расчеты.
Эти картины окружали Маджиде с детства. Но ее удивляло другое: неужели всем этим полям, виноградникам, домам, оливковым рощам, золотым ожерельям, драгоценностям действительно не будет конца?! Богатства, накопленные целыми поколениями, беспрерывно перемалывались на жерновах новых времен, но конца им пока не было видно. Долги каким-то образом умудрялись отдавать, поля засевать или продавать. Невест выдавали замуж не хуже, чем прежде, и во время свадеб родственники извлекали из тайников бриллиантовые серьги и жемчужные ожерелья.
И если среди всей этой кутерьмы Маджиде не только выросла, но и получила образование, этим она прежде всего была обязана воле случая. Случайно она не умерла от одной из многочисленных болезней, которыми переболели все члены семьи. Случайно ее не заставили сидеть дома после окончания начальной школы. Если бы ее отца не выбили из колеи бесконечные затруднения, он ни за что не поддался бы на уговоры учителей и не позволил бы дочери учиться дальше, а выдал бы ее замуж, как и старшую, в четырнадцать лет.
Только в первом классе средней школы судьба Маджиде перестала всецело зависеть от случайностей.
Девочку поздно отдали в школу, и когда она перешла в седьмой класс, ей минуло шестнадцать; она была уже совсем взрослой девушкой, серьезной и с независимым видом дочери знатного человека. Одноклассницы сторонились ее. Она занималась только уроками и была полностью предоставлена самой себе. Никто не интересовался ее успехами, и некому было направить ее на тот или иной путь. Мать изредка заходила к ней в комнату, но только для того, чтобы сказать, что такое-то платье находит слишком пышным, а такое-то - очень уж узким. Затем она пожимала плечами, словно говоря: «Надоело мне с тобой возиться!» - и уходила к себе. Так как большинство девушек ее круга посещали школу, мать не считала учение чем-то предосудительным, но в то же время не скрывала от дочери, что предпочитает как можно скорее выдать ее замуж.
С каждым днем все более чужим становился для Маджиде отцовский дом, с его просторными жилыми комнатами и кладовыми на первом этаже, примыкающими к мрачному, полутемному, мощенному мраморными плитами огромному залу, и с таким же огромным залом и комнатами на втором этаже. Все, о чем Маджиде слышала на уроках, читала в книгах, вся ее школьная жизнь были невероятно далеки от устоявшейся, словно окаменевшей пятьдесят лет назад жизни в этом доме. И совсем неуместными выглядели здесь ее книги, в беспорядке наваленные на полках в шкафах орехового дерева, с резными дверцами, платья и школьные передники, разбросанные по комнате. Девушка прочла множество романов. И хотя большинство из них она захлопывала со странным чувством брезгливости, тем не менее книги с необычайной яркостью раскрыли перед ней иной, отличный от ее собственного, мир. Романы не давали представления о добре и зле, но в них была, по крайней мере, настоящая жизнь.
Маджиде мало общалась с другими девушками, и не только потому, что любила одиночество. Она просто не находила удовольствия в беседах со сверстницами. Разговоры этих тринадцати - шестнадцатилетних школьниц вызвали бы краску на лице взрослого человека. Они всегда пренебрежительно разговаривали с мальчиками, учившимися вместе с ними, но между собой разбирали их достоинства и недостатки в таких выражениях, которые не оставляли сомнений в их осведомленности. Маджиде не могла сдержать любопытства и с интересом прислушивалась к их словам, но потом, оставшись одна, испытывала непреодолимое отвращение и всякий раз решала больше не обращать внимания на своих товарок.
Все разговоры подружек были похожи один на другой. Девочки собирались группами в школьном саду и, поджимая губы, шептались о том, что у Ахмеда, мол, руки белые и нежные, у Мехмеда губы толстые и что такой-то преподаватель слишком часто украдкой посматривает на одну из учениц, а преподавательница рукоделия никак не найдет себе мужа.
Поначалу Маджиде считала эту болтовню просто глупой. Позже, когда книги раскрыли перед ней иной мир и пробудили в ней мечтательность, разговоры соучениц стали ей противны. Каждое их слово грязным пятном ложилось на прекрасный мир, созданный воображением девушки. Перед глазами Маджиде не раз проходили живые картины будущего. Но она ни с кем не делилась, хранила свои сокровенные мечты как драгоценность и даже боялась часто предаваться им, чтобы не исказились прекрасные образы.
Как раз в этот период, когда она училась в седьмом классе, одно приключение окончательно отдалило ее от одноклассниц. Собственно говоря, это нельзя было даже назвать приключением. Все, что родилось и выросло тогда в ее душе, она не выдала никому даже взглядом.
IV
Еще в начальной школе Маджиде обратила на себя внимание музыкальными способностями и красивым голосом. В пятом классе уроки пения вел некий Неджати-бей. Он преподавал почти во всех школах Балыкесира. Это был уже довольно пожилой человек. Войдя в класс, он вынимал из футляра свой кларнет и принимался наигрывать однообразные мелодии, предоставляя детям возможность подтягивать кто во что горазд.
В душе Неджати-бей горел любовью к искусству и даже сам пытался сочинять песни на слова своих коллег учителей - любителей изящной словесности. Авторы нещадно насиловали смысл, пытаясь втиснуть его в определенный размер стиха, ритм и рифмы у них выходили корявые, да и музыка Неджати не отличалась высокими достоинствами. С годами, угнетенный собственной бездарностью, Неджати-бей опустился и обозлился на весь мир. ч При каких обстоятельствах Неджати-бей обратил внимание на Маджиде, неизвестно, но вскоре стал уделять девочке много времени. Получив согласие ее отца, он после школьных занятий водил Маджиде и еще двух своих учениц в Союз учителей. Здесь, на старом разбитом рояле, он давал им уроки музыки. Быстрые успехи Маджиде удивляли других учеников. На вечере, устроенном по случаю окончания начальной школы, она исполнила на рояле несколько пьес. Для новичка, занимавшегося всего восемь месяцев, она играла очень хорошо. Среди собравшихся в зале родителей, учителей и чиновников никто ничего не смыслил в музыке, но аплодировали ей долго и восторженно.