Они ещё немного погуляли по залу, посмотрели картины Ф. Гойи и Витольд повёл Марину на выход. Дворцовая площадь. Они прошли на набережную р. Мойки и направились в сторону Марсова поля.
- А теперь мы куда? - спросила Мария.
- Тайна, покрытая мраком, - улыбнулся Витольд.
- Уж, не в темницу ли Данаи, покрытую мраком?
- Я не твой отец, чтобы тебя упрятать, и ты не беременна.
- Пока. Но ты мой Бог, если постараешься..., за мной не постоит, - Марина рассмеялась.
- Мария, с тобой не соскучишься, умеешь неожиданно смутить. Это, как окатить ушатом холодной воды. Бодрит.
- Я хочу, чтобы ты омыл меня своим светом и осветил мою душу.
-Это моё призвание и профессия входить в души людей и освещать их.
- Витольд, я о нас с тобой. Я, как Даная, жду не дождусь тебя. Через художественный образ хотела придать нашим отношениям романтический характер.
- Терпение, Мариша, терпение, я на пути к тебе ...
- Как здесь красиво и тихо, - сказала Мария, окинув взором набережную р. Мойки.
День близился к концу. Но в пору Белых ночей было светло, словно день и не собирался сдавать свою смену. Уходящее солнце освещало дома, отражаясь яркими, жёлтыми бликами от их окон. Река в гранитных берегах замерла: ни волнения, ни ряби.
-Какой-то волшебный, таинственный город, - продолжила Мария.
XI 3 Мужчина и женщина
И вдруг неожиданно, без связи с предыдущим настроением:
-Витольд, почему ты не пригласишь меня для интимных отношений? Я истомилась в ожидании откровения.
Она остановилась и обвила Витольда за шею, прижимаясь всем телом к нему.
-Я словно Даная жду Света, когда придёт мой Бог и увлечёт меня в прекрасный, волшебный мир, - шептала Мария.
Витольд обнял её за талию и шёл молча. Вскоре он увлёк её в подъезд дома, с которым они поравнялись и стали подниматься вверх по лестнице.
-Витольд, куда ты меня тащишь?
-В волшебный мир.
-Ты смеёшься надо мной. Я привыкла к твоим парадоксам, но здесь пахнет кошачьей мочой. Ты хочешь здесь, в подъезде, в антисанитарных условиях меня оприходовать? Витольд, я была лучшего мнения о тебе, ты уронил себя в моих глазах.
Витольд не отвечал и продолжал увлекать слегка упирающуюся Марину за собой вверх по лестнице.
-Витольд, ты решил посмеяться над моими светлыми чувствами? - слёзы огорчения выступили на её прекрасных глазах. Наконец, они остановились возле какой-то двери. Витольд всё также молча достал ключи из кармана и отпер дверь. Включил свет в прихожей и, зайдя за спину Марии, держа её двумя руками за талию, стал подталкивать её в помещение.
-Куда ты меня привёл?
-В волшебный мир, о котором грезила ты, я здесь живу.
Мария уставилась на него широко раскрытыми глазами.
-Невероятно.
-Что невероятно, Мария?
-Всё, что ты вытворяешь.
Витольд провёл Марию дальше по коридору. Их взору открылась кухня, 16-ти кв. метров квадратная комната с двумя окнами с видом на Мойку. Посреди кухни стоял большой стол, накрытый с явным ожиданием гостьи: цветы, бутылка шампанского и ещё какого-то изысканного, судя по форме бутылки, вина, два бокала, фрукты, конфеты, восточные сладости и разнообразные кондитерские изделия.
-Ты, действительно, волшебник, - прошептала Мария и бросилась к нему на шею, наградив горячим поцелуем признания.
-Вот, Мария, ты можешь осмотреть скромное обиталище холостяка.
Он включил в комнатах свет, их было две. Одна метров 20-ти с высоким потолком была, по-видимому, кабинетом и тренировочным уголком. Письменный стол, компьютер, телефон, стеллажи с книгами, станок с небольшой штангой, гантели. Паркетный пол, покрытый лаком, создавал впечатление о хозяине дома, как человеке ценящем чистоту и порядок. Вторая комната - комната отдыха и спальня с такими атрибутами, как раздвижной диван, небольшой шкаф, журнальный столик с телефоном, цветной телевизор с большим экраном. В каждой комнате по два окна с видом на Мойку.
-Вот здесь туалет и ванная.
Мария отметила про себя, нигде ничего лишнего, всё рационально и удобно. Квартира несёт отпечаток личности хозяина.
-Мария, ты можешь хозяйничать на кухне, как тебе заблагорассудится. Всё в твоих руках.
-Но прежде разреши помыться.
-Ну, разумеется.
Мария прошла в ванную. Оттуда послышался плеск воды и возгласы удовольствия.
Но вот, наконец, она вышла. Вскрик оторопи и восторга вырвался у Витольда из груди. Мария была обнажена. Её роскошные, тёмные волосы с каштановым отливом тяжёлой волной легли на плечи и грудь. Тело божественной красоты с кожей лёгкой смуглоты в тусклом свете уходящего дня заполонило пространство прихожей божественной лучезарностью. Пленительной формы полная грудь, вызывающе подрагивающая при движении Марии в направление Витольда, привела его в состояние крайнего возбуждения. Он, будто завороженный, устремил свой взор в её сторону и замер не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой. С трудом, наконец, сделал шаг навстречу божественному явлению.
Мария обольстительно сияла, она прекрасно понимала силу воздействия своей неизбывной красоты на Витольда. Его состояние вызывало в ней восторг. Она царила и с благосклонностью царицы принимала знаки восхищения собой. Она купалась в атмосфере преклонения и восторга, не в силах сдерживать своего торжества. Взгляд её обволакивающий, пленительный и томный обезоруживал и увлекал в дьявольские глубины сладострастия, откуда уж и выхода нет. Она прекрасна и неотразима, восхитительна и обворожительна. Вряд ли какая кисть художника смогла бы передать столь совершенное создание Всевышнего. Разве, что какой небожитель не от мира сего в состоянии творческого озарения вдруг перенесётся в волшебный мир грёз, и кистью его будет водить уже сам Бог, и предстанет тогда пред миром божественное откровение. Ох, женщины! Вам ли не держать в своей власти мужчин, когда дьявол разместился в ваших душах со времён Евы и ведёт свой коварный промысел.
Витольд сделал ещё один шаг и вдруг сорвался с места, словно легкоатлет со старта, охватил Марию в объятия и, не отдавая себе отчёта, неистово целовал её грудь, шею, губы. В каком-то исступлении поднял её на руки и понёс в спальню, уложил на диван.
Пиршество плоти продолжалось всю ночь до утра. Наутро оба лежали, раскинувшись, опустошённые и обессиленные, утолив жажду взаимного влечения. И лишь улыбка счастья озарит вдруг то или иное лицо и неожиданно померкнет, оставив спящего в состоянии упоительного блаженства.
XI 4 Приливы и отливы в океане человеческих страстей
Роман Витольда и Марии продолжался год с небольшим. Стихия бурной страсти чередовалась периодами сравнительного спокойствия. Но снова и снова накатывала и отступала. Словно прилив и отлив на море. Но с какого-то времени периоды успокоения увеличивались, а энергия страсти утихала. И наступил затяжной покой в отношениях. Не то, чтобы Витольд и Мария занимались любовью, занимались. Но не было уже прежнего нетерпения и горения в их сексе. Встречи стали носить скорее характер дружеского общения с нечастыми всплесками любовных забав. И Мария стала тяготиться состоянием покоя. Витольд толи был занят и переносил встречи, толи забывал, что Мария нуждается в его энергии и для неё это жизненно важная необходимость, толи ему всё уже наскучило, и требовался тайм-аут. Как бы там ни было, Мария решила срочно найти ему замену и нашла. Новое увлечение - новый донор. Это был молодой художник, признанный талант, которому Мария позировала в Академии художеств. Встречи её с Витольдом прекратились. Витольд не убивался по этому поводу, но осадок какой-то необъяснимой горечи остался. Он понимал, что всё дело в нём, что в его власти было удерживать любовные отношения на взаимоприемлемом уровне или свести их на нет. Что-то израсходовалось в его душе. "Энергия чувств, - решил Витольд. - Нужен перерыв, отдых для восполнения психоэмоциональной энергии. Но это не приемлемо для Марии. Вот он конфликт реальной жизни со скрытыми потребностями", - сделал вывод Витольд. И вдруг неожиданно осознал, что любит Марию. Это открытие его обескуражило. Он не думал, что страсть перерастёт в любовь. Все его предыдущие романы тому подтверждение. Витольд знал о новом увлечении Марии и не мешал ей, прекрасно понимая, что роль донора теперь перейдёт к художнику, новому её поклоннику. Бедняга, скорей всего, не будет осознавать своей роли в этом спектакле. Но Марию он не собирался оставлять вне поля своего зрения. Он был уверен, что рано или поздно, когда возникнет у него желание, вернёт её себе.