Только когда свернула в сторону своего района, заметила знакомую фигуру. Остановилась, протерла глаза несколько раз. Ну, точно Соболев, его ни с кем не спутать. Он вошел в заброшенное двухэтажное здание. То самое, куда я с детства заходить боюсь и вообще обхожу стороной. Мне всегда мерещилось, что там живут приведения, но в реальности там околачивались алкаши или бродячие собаки.
Идти за Кириллом мне, конечно, же, не стоило. Это была абсолютно нелогичная идея. Безрассудная, так скажем. Спервая я прошла мимо заброшки, почти дошла до своего подъезда, но потом резко развернулась и направилась обратно. Мне было любопытно, и в то же время страшно. Зачем он туда пошел. Что ему там делать. Я три раза останавливалась по пути. Разворачивалась, но потом меняла решение. А вдруг он в очередной раз решил спасать кошку или собаку. Тогда ему нужна помощь. И хотя я чертовски злилась на него, отказаться от возможности узнать, чем Соболев занят, не смогла.
Возле здания было темно. Тут фонари вообще работают так себе. И это был еще один повод отказаться от глупой затеи. Меня не было как минимум десять минут. Кирилл мог уже уйти. Но разве девушку это остановит? Вот и меня не смогло.
Я на дрожащих ногах вошла внутрь, вытаскивая телефон из кармана. Включила фонарик, выключила музыку, чтобы слышать все шорохи. Мне было страшно, как будто вот-вот из-за стены выскочит монстр или маньяк с бензопилой. По спине пробежал мороз, а затем выступили капельки пота. Стены вокруг были расписаны граффити, под ногами мусор: банки, стекла, куски от штукатурки, разбитые камни. Местами пахло мочой, а где-то воняло фекалиями. Я закрыла рот ладошкой, сделала еще пару шагов вглубь и поняла, не хочу я искать этот психа. Если он настолько не в себе, что пришел в темное время суток в этот убитый особняк, то у него точно не все дома. У меня еще есть голова на плечах, поэтому всего лишь два шага, и я уберусь прочь.
Шаг.
Второй.
Третий.
Четвертый.
На пятом шаге я остановилась. Нет. Не потому, что решила идти обратно. Тело замерло, оцепенело просто. Состояние ужаса, переплетенное с тревогой, сковало руки и ноги. И вот теперь мне на самом деле стало страшно.
Глава 14 (часть I)
14.1
— Кирилл! — То ли шепчу, то ли кричу, не понимаю, не могу четко слышать свой голос. Он сидит возле стенки, прижимая руку к животу и корчится, явно от боли. В темноте я успеваю заметить сгусток крови, уходящий в правый край губы.
— Стр…цова, — тяжело выходят буквы. Его тело подрагивает, ему нужна помощь.
— Господи, Кирилл! — Срывается с моих уст, и я в панике оглядываюсь, боясь привлечь к нам лишнее внимание. Все обиды уходит на второй план, вместе с ненавистью и раздражением. Нужно помочь, не могу оставить здесь его одного. Телефон выпадает из рук, и фонарь теперь более отчетливо освещает лицо парня. Оно не ранено, только губа разбита, и то не сильно. Но судя по тому, как тяжело ходит его грудь, как сильно сжимают ладони одежду на животе, били по ребрам. Кирилла точно избили.
— Не… не подходи! — Вдруг прикрикивает он на меня, когда я делаю шаг навстречу. Моя нога зависает в воздухе, а глазами я ищу его глаза. Злится или может, обижен, но чтобы то ни было, сейчас не время проявлять характер. И я делаю решительный шаг.
— Стрел…ова! — Через слог выходят у него слова, а губы сжимаются в тонкую нитку.
— Что хочешь, говори! Тебе помощь нужна! — Умоляю, а не требую. Не могу, не могу смотреть на него такого. Беззащитный, слабый, словно брошенный щенок, над которым издевались в подворотне.
— Уходи, — стольным голосом парирует Соболев, отводя взгляд от меня в сторону. Мне не удается даже на секунду поймать контакт, он не хочет, не считает нужным.
— Ты еже еле дышишь, Кирилл!
— Оглох…а что ли, — рычит мальчишка, стискивая челюсть до хруста. Клянусь, я отчетливо слышала, как прохрустели его зубы. С каждым новым словом и вдохом, он сильней сжимает руку на животе, и сгибается.
— Кирилл, ну ты чего, — продолжаю умолять, откинув все эмоции и собственную гордость. Почему-то вспоминаю тот дождливый день под плачущей Ивой. Вспоминаю, как он лежал на земле, как получал удар за ударом. Прокручиваю в голове этот эпизод и свожусь к ужасной, разрывающей грудную клетку, мысли, что пришла поздно. Семь или десять минут, которые я потратила на внутренние терзания, были потеряны. Он вновь оказался чьей-то игрушкой для битья, а я могла… пришла бы на пару минут раньше…
— Проваливай, Стрельцова! — Набирает побольше воздуха в легкие и в этот раз прикрикивает, хотя вижу, как сложно ему дается показывать эмоции.
— С ума сошел! — Срываюсь, злюсь и прибываю в дикой обреченности. Почему он так со мной. Почему не дает помочь.
— Уходи! Слышишь, — не открывая рот до конца, говорит с неприязнью Кирилл, продолжая смотреть куда-то в одну точку. Я оглядываюсь, даже телефон с пола поднимаю, свечу в ту сторону. Вдруг человек, какой стоит или собака. Но там никого. Пусто. Ни людей. Ни зверей. Режущая уши тишина, обрывается только нашими вздохами, только нашими голосами. Мы одни. Я уверенна в этом.
— Соболев, в конце концов! Ты… тебе же больно!
— Поэтому уходи! — Зло так огрызается он. Я опускаю голову. Смотрю в темноте на свои ноги, на мусор вокруг них, на окурки от сигарет, которые здесь разбросаны кругом. Гнилое место, нормальные люди сюда не приходят. Зачем он здесь. Почему отталкивает меня. Где начинается и заканчивается смысл здравой логики. Но даже когда обида от каждого слова царапает сердце, я не могу почему-то уйти. Не хочу. Не брошу его. Ни за что.
— Нет, и не мечтай! — Поднимаю голову и строго, с каким-то вызовом кидаю в ответ. Пусть думает что хочет.
— Стрельцова! — Вспыхивает он, явно понимает, не уйду так просто. Смотрит по сторонам, прикусывает нервно нижнюю губу, где и так кровь запеклась.
— Помогу тебе, и точка! — Спокойно сообщаю свое решение и начинаю медленно подходить, аккуратно шаг за шагом. Только вот Кирилл иного мнения, оказывается.
Я едва успеваю заметить, как его рука хватает небольшой кирпич, который валялся рядом. Он замахивается, да настолько сильно, что я торможу рефлекторно. Зрачки мои расширяются в тот момент, когда булыжник с бешеной силой летит прямо на меня. Каким-то чудом то ли я уворачиваюсь, то ли Кирилл плохо прицелился, но камень пролетает мимо и ударяется о стенку, разлетаясь на куски.
— Проваливай! Слышишь! — Срывается на крик Соболев, и я просто перестаю соображать. На автомате делаю шаг назад, еще один. Глазами пытаюсь разглядеть хоть что-то в непроглядной темноте. Страшно. Становится слишком страшно.
— Твою мать! Оставь меня в покое! — Орет не своим голосом Кирилл, а у меня от нахлынувшего испуга ноги и руки дрожат. Страх окутывает по самую глотку. Челюсти сводит в нервной конвульсии, правый глаз начинает дергаться, а ладошки холодеют, будто градусник зашкаливает минус пятьдесят. Моментально, словно по команде «фас», я разворачиваюсь и убегаю прочь.
Выскакиваю на улицу, сердце колотит в сумасшедшем ритме, готовое разорвать грудную клетку. Все какое-то нереальное, будто кадры кинофильма, кажется, не со мной все это происходит. Словно не в меня кинули кирпич, словно он не мог проломить мне голову. Страх иголками покрывает тело. Я не чувствую рук и ног. Просто бегу, не оглядываясь. С глаз начинают слетать слезы. Соленые капли обжигают лицо. В ушах звенит его голос. Все еще отчетливо слышу требовательное желание, направленное в мой адрес. Слышу, как булыжник ударяется о стену, слышу, как Кирилл кричит «оставь меня в покое». Дыхание перехватывает. Всхлипы слетают с губ. Не замечаю сухую ветку впереди, спотыкаюсь и падаю.
14.2
С трудом поднимаюсь с холодной земли и замечаю, как на прозрачных телесных колготках ползет змейка, образовывая дырку. Кровь маленькими каплями выбивается из-за разодранной кожи, но мне совсем не больно. Отряхиваю грязь с ладошек, а слезы с лица так и бегут крупными градинами. Внутри мне больней, чем снаружи. Тут пластырь приклеил и готово, а с сердцем, что прикажешь делать. Там нитками и зеленкой не поможешь.