— Кирилл! — Настаиваю на своем, хотя ощущаю, как щеки заливаются медленно краской. Жарко почему-то, руки становятся влажными.
— Уверенна, что тебе обязательно знать такие подробности моей жизни?
— Да! — Отвечаю без раздумий. Даже если потом пожалею.
— Отец.
— Что? — Переспрашиваю, не совсем отдавая отчет услышанному.
— Мой отец.
Глава 16
Кирилл
В жизни каждого человека есть фобия: кто-то боится воды, кто-то высоты, кто-то насекомых, а я с детства боялся отца. Всякий раз, когда он возвращался домой, я смотрел на потолок и думал: пронесет или нет. И сейчас, смотря на испуганные глаза Арины, понимаю, что мне придется поведать ей ту часть истории, которую предпочитаю забыть, а лучше стереть из головы, из мыслей, со своего тела. Но шрамы не дают этого сделать. Они въелись под кожу и напоминают о тех днях моего детства.
— Уверенна, что тебе обязательно знать такие подробности моей жизни?
Клянусь, я искренне мечтаю, чтобы она отказалась. Но ее глаза говорят об обратном. И это очередной повод убедиться, что рядом с ней я теряю бдительность. Становлюсь ручным котом, готовым приносить тапочки, лишь бы ему почесали за ушком.
— Да! — Отвечает без раздумий.
— Отец, — глухо выдыхаю. Не смогу найти отговорку или соврать. Да и не тот она человек, которому охота рассказывать байки.
— Что? — Переспрашивает, округляя свои девчачьи алмазы. Наивные такие, совсем еще детские и до ужаса беззащитные. Как представлю, что кенты Черепа могли с ней сделать, злость по венам закипать начинает.
— Мой отец, — опускаю голову, упираясь глазами в свои руки. Никому и никогда не рассказывал о детстве, о семье. Но после стольких странных случаев, которые нас связали, я уверен, что могу доверить свою тайну. Тем более Арина не отстанет, упертая ведь.
"Мой отец человек голубых кровей, так называют тех, кто рождается с золотой ложкой во рту. Хорошие родители, отличное образование, брак по расчету, большой дом, дорогие костюмы, крутые машины… Все это было естественным явлением в его жизни. Но как бывает в таких историях, однажды что-то пошло не так. Отец не любил свою жену, поэтому позволял себе одноразовые встречи с красивыми женщинами. Одной из таких как раз оказалась моя мать. Родом она из глухой деревушки. Зато внешние данные как у столичной модели: волосы, фигура, лицо. С девчонками приехала поступать в город, за большими мечтами так сказать. Но отец алкоголик ввязался в долги, в крупные и неприятные. Делать нечего, поэтому мать решилась на любые меры. Так она узнала про закрытый яхтовый клуб, куда раз в неделю приглашают разного рода элитных проституток. По крайне мере, со слов папа у этой истории именно такой оттенок.
Подруги нарядили маму и отправили за мешком с деньгами. Из всех мешков мой отец показался ей менее противным, по-видимому. То ли по тупости, то ли специально, но в ту ночь она залетела. Смешно, правда? Девушка решила стать шлюхой, а про резинку не подумала. Что было в течение беременности, я не знаю. Но когда она меня родила, пришла в дом к отцу и сказала:
— Либо ты даешь мне денег, и мы убираемся, либо я иду к прессе, и все узнают, что у семейства Соболевых, родился сын от эскортницы.
Отец не хотел проблем. В его жизни уже тогда был пятилетний сын. Он любил его, дорожил им, а еще дорожил своим наследством. Семья бы не простила ему такого исхода. Поэтому он дал денег. Но матери оказалось мало. Она поняла, что мужик не просто при бабках, им можно крутить, ему можно сплавить ненужного ребенка.
Ей было лет двадцать, жизнь кипела по венам, а тут я, орущий дармоед. Идея оставить малыша на пороге дома не казалась ей странной. Она не подумала, что меня могут выбросить в мусорку или сдать в детский дом. Теперь у нее были деньги, много денег. Новая жизнь, любовь, нормальная семья. Все это имело смысл, если избавиться от ненужной детали — меня.
Рано утром жена отца обнаружила ребенка под забором. В люльке лежала записка:
"Кирилл — твой сын. Деньгами от детей не откупаются. Запомни".
А под запиской ДНК-тест на отцовство.
Господин Соболев брать на себя ответственность за ребенка не планировал. Я в его жизни, как в жизни матери был ненужным элементом. Но женщина, которая звалась женой отца, была иного мнения. Сперва у нее был шок, понятное дело, любимый мужчина не просто загулял, а еще и нагулял. Но ей как матери меня, видимо, стало жаль.
Она заставила вписать меня в реестр, а еще официально по документам именно она числилась моей матерью. Правда, не знаю, кому было выгодно от этого поступка. Отец боялся, что родственники заподозрят неладное. Я не знаю, как они преподнесли факт появление нового ребенка в семье. Но за все время я никого из родни не видел. Для меня наняли няню, выделили отдельную комнату в самом дальнем углу особняка. И если в красивой сказке все бы жили дружно и счастливо, то в нашей семье начались скандалы. Жена подозревала отца в изменах, каждый раз напоминала ему обо мне, о проститутках, с которыми он спал. Эти скандалы заканчивались битьем посуды, криками и слезами. Каждый день. Каждый, чертов, день она упрекала его. Каждый, чертов, день он орал, как всt достало. Все повторялось. По кругу. Из раза в раз. Одно и то же.
Однажды отец не выдержал и запретил выносить малыша в общие покои. Няне разрешалось вывозить меня на воздух в строго определенное время. В садик, естественно, я тоже не ходил. Со мной занимались, меня кормили, разговаривали… взрослые люди, которым платили крупную сумму денег за молчание.
В пять лет я знал, кто такие космонавты, что такое ядерный взрыв, и не знал слово "папа" или "мама". А еще не видел ни одного сверстника. Любви от платных работников исходило немного, но они старались улыбаться и развлекать меня как могли.
Как-то ночью в комнату пробрался Глеб. Старший сын семейства Соболевых. Мне было пять, ему десять. Я знал об его существовании, но общаться нам не разрешали. В тот день, он плакал и ел соленный белый сыр.
— Почему ты плачешь? — Спросил я, не понимая связи между слезами и сыром. А он хмыкнул носом и сказал:
— Его мама готовит часто, но скоро я не смогу съесть этот ужасно невкусный сыр.
— Почему? — Удивился я, рассматривая такого большого человека, сам же маленьким был.
— Она умирает.
Я ничего не ответил. Глеб уселся на подушку, которая лежала на полу, подтянул ноги к телу, уткнулся в них лицом и молча всхлипывал. Я был шокирован и не знал, как должен себя вести. Меня такому не учили. Поэтому я присел рядом и начал гладить его по волосам. Мне было жаль Глеба, а еще он был первым ребенком, кто со мной заговорил. С тех пор, мы иногда тайно проводили время вместе. Глеб приходил после полуночи, приносил книги и читал мне вслух. Он любил читать. Говорил, что чтение успокаивает, помогает не думать о худшем.
Через два года его матери не стало, и отец впервые сорвался на мне. Злость и ненависть сплелись воедино, поработили разум, свели на нет остатки эмпатии и человечности. Он схватил железную линейку со стола, подошел ко мне и сказал:
— Снимай майку! Живо!
Я не знал, как быть. Стащил с себя одежду и принялся ждать. Папа сжал орудие пыток, стиснул зубы, мне показалось, что в его глазах на тот момент не было ничего, кроме дикого желания повернуть время вспять. Наверное, во мне он видел мать.
— Пожалуйста! Не надо, — заплакал я от невероятной боли, пронзившей тело.
— Не смей реветь! Не смей показывать страх! — Строго затребовал он.
Я думал, что акция ненависти единоразовая. Но отец мыслил иначе. Каждый раз, когда он возвращался с работы злой, то шел в мою комнату. Иногда снимал ремень, а иногда использовал любые подручные предметы.